— Погоди, погоди! Я ничего не разберу. Говори раз-дельнее. — Я повиновался. — Ну что ж, хорошо, весьма хорошо!.. Повтори о достоинствах памяти.
— Достоинства памяти редко соединяются между собою в одинаковой мере, особенно легкость с крепостию и верностию, но постоянным упражнением памяти они могут быть приобретаемы до известной степени и часто доводимы до необыкновенного совершенства. В древние и новые времена встречались примеры...
— Чей ты сын?
— Священника.
— Ну что ж, учись, учись. Хорошо. Вот и выйдешь в люди. Ступай!
Я повернулся.
— Погоди! Зачем у тебя волосы так длинны? Щегольство на уме, а? Так, так! Остригись, непременно остригись. Сколько тебе лет?
— Девятнадцать лет.
— Так, щегольство. Ну, смотри, учись.
Он обратился к Федору Федоровичу и спросил его вполголоса: «Каков он у вас?»
— Поведения и прилежания примерного. Способностей превосходных, — последовал ответ вполголоса. Я боялся, что улыбнусь, и прикусил губу. «Хвали, — подумал я, — понимаю, в чем тут дело». Как бы то ни было, сев на свое место, я порадовался, что отделался благополучно.
Ученики выходили по вызову друг за другом. И вот один малый, впрочем неглупый (относительно), замялся и стал в тупик.
— Ну что ж. Вот и дурак. Повтори, что прочитал.
— Хотя творчество фантазии, как свободное преобразование представлений, не стесняется необходимостию строго следовать закону истины, однако ж, показуясь представлениями, взятыми из действительности, оно тем самым примыкает уже к миру действительному. Оно только расширяет действительность до правдоподобия и возможности...
— Что ты разумеешь под словом: показуясь?
— Слово: проявляясь.
— Ну, хорошо. Объясни, как это расширяется действительность до правдоподобия?
Ученик молчал.
— Ну что ж, объясни.
Опять молчание.
— Вот и дурак. Ведь тебе объясняли?
— Объясняли.
— Ну что ж молчишь?
— Забыл.
Федор Федорович двигал бровями, делал ему какие-то непонятные знаки рукой. Ничто не помогало. Не утерпел он — и слова два шепнул.
— Нет, что ж, подсказывать не надо.
— Вы напрасно затрудняетесь, — сказал ученику один из профессоров. — «Юрия Милославского» читали?
— Читал.
— Что ж там — действительность или правдоподобие?
— Действительность.
— Почему вы так думаете?
— Это исторический роман.
— Нет, что ж, дурак! Положительный дурак, — сказал отец ректор и махнул рукою.
История в этом роде повторилась со многими. Едва доходило дело до объяснений и примеров, ученики становились в тупик.
В числе других вышел ученик второго разряда, очень молодой, красивый и застенчивый, за что товарищи прозвали его «прелестною Машенькою». Он робко читал по билету, который ему выпал, и во время чтения не поднимал ресниц.
— Так, так, — говорил отец ректор, — продолжай! — И затем он обратился с улыбкою к профессорам: — Какой он хорошенький, а? не правда ли? Как тебя зовут?
— Александром.
— Ну, вот, вот! И имя у тебя хорошее.
Ученик краснел. Сидевший подле него профессор предложил ему вопрос.
— Нет, нет! — заметил отец ректор, — вы его не сбивайте. Пусть читает. В самом деле, посмотрите, какой он хорошенький!.. — И экзаменатор взглянул на список. — Ты здесь невысоко стоишь, невысоко. Вот я тебя поставлю повыше... Ты будешь заниматься, а?
— Буду.
— Ну и хорошо. Ступай!
К концу экзамена отец ректор, как видно, утомился. Стал смыкать свои глаза и пропускать нелепые ответы мимо ушей. Ученики не преминули этим воспользоваться, однако один попал впросак: заговорив об органах чувств, он приплел сюда и память, и творчество, и прочее, и прочее, лишь бы не молчать. Вот, сколько мне помнится, образчик на выдержку. «Органы чувств суть: глаза, уши, нос, язык и вся поверхность тела. Заучивание бывает механическое и разумное... однако ж бывают случаи, фантазия может создать крылатую лошадь, но только тогда, когда мы уже имеем представление о лошади и крыльях и сверх того... и... напрасно строгие эмпирики отвергают в нас действительность ума, как высшей познавательной способности...»