Г-ну Сеньковскому я послал недавно 250 руб. на покупку разных разностей; посоветуйте ему, какие нужно выбрать географические карты, имея в виду учеников гимназии. Еще поручил я ему купить портфелей; сумеет ии он их выбрать? Беда покупать вещи за глаза, — таково мое положение.
Что же Вы, мой друг, не напишете мне, сколько я Вам должен? Я поспешил бы расплатиться. Пожалуйста, напишите.
Весь Ваш
И. Никитин.
44. Н. И. ВТОРОВУ
Мой милый друг, Николай Иванович.
Несмотря на свои беспрерывные служебные занятия, Вы не оставили без внимания моей просьбы относительно перемены посланных мною к г. Исакову книг. Приношу
Вам сердечную благодарность за Ваше неизменное ко мне расположение, за Ваше искреннее участие в успехе нового для меня книжного дела. Если бы была возможность, с какою радостию я отправился бы теперь в Петербург и как бы горячо и крепко обнял Вас при свидании! Но, к несчастию, желание это решительно для меня неосуществимо: едва я начал оправляться от одной болезни — простуды, явилась другая — скорбут. Ноги мои распухли, покрылись красно-синими пятнами и окончательно отказываются мне служить. Словом, повторяется та же история, которая была со мною назад тому три года. Впрочем, я не теряю присутствия духа и не бросаю дела, проводя целые дни в своем книжном магазине. Там у меня есть отдельная комната, где я постоянно читаю, лежа на диване. Если является покупатель, мне дают тотчас об этом знать, и я, прихрамывая и морщась от боли, выхожу к нему, и, как могу и умею, удовлетворяю его требование. Доктора единогласно советуют мне пользоваться чистым воздухом, прогулками в поле и в лесу. С своей стороны, я вполне понимаю, как было бы хорошо для меня пожить некоторое время без забот и занятий, но обстоятельства сложились так, что мне остается отказаться от подобной жизни или насладиться ею в самой ничтожной мере. Причина этому — необходимость моего присутствия в моем книжном магазине. Приказчик, рекомендованный мне г. Сень-ковским, уже недели две с половиною приступил к отправлению своей должности. Действительно, он чрезвычайно учтив и скромен, о чем г. Сеньковский извещал меня заранее, но, увы! ведь этого мало для того, чтобы я мог отдохнуть, предоставив ему полную свободу действий по части книжной торговли. Чиадров не только не знает русской литературы в полнейшем смысле этого слова, — он не знает даже правописания, которое доходит у него до последней степени нелепого. Что касается французского языка, — вот образчик его сведений: на днях известный журнал, отданный для чтения одному из моих подписчиков, он отметил в книге и в билете подписчика таким образом: реву де монд...; — это, изволите видеть, выходит: «Revue des deux Mondes». Co стороны эта история только смешна, а меня она заставляет краснеть. Книжный магазин — не дегтярная лавка, где всякая нелепость прощается продавцу потому, что он не более, как дегтярь, — и только. Вчера, при М. Ф. Де-Пуле,
Чиадров вдруг ни с того ни с сего заговорил об одной статье, напечатанной в «Русском дневнике» и Написанной одним из воронежских жителей. «Я, — [заметил] сказал он с насмешкой, — я не понимаю, почему подписчики наши так сильно добиваются прочитать эту статью? Написана она незавидно; сказать без самохвальства, я написал бы лучше...» — «Разве Вы пишете?» — возразил Де-Пуле. «Как же, я недавно отдал в редакцию «Современника» статью о крестьянском вопросе, да вот до сих пор что-то нет о ней слуху...» Вы знаете Де-Пуле — человека необыкновенной доброты и деликатности, но и он не удержался и отвечал звонким смехом на простодушный рассказ моего приказчика. Короче: мальчик, который служит у меня два месяца и которым в эти два месяца я руководил, смыслит далеко более Чиадрова в книжной торговле. Понятно, что г. Сеньковский был последним доволен: в его «Библиотеке для чтения» все книги занумерованы, Чиадрову оставалось только взглянуть на нумер и подать подписчику требуемую им книгу. При строгом порядке такого рода, кажется, может действовать машина вместо человека, и тогда едва ли будет какое-либо упущение, но в книжном магазине дело другое. Здесь машина уже не годится, потому что, рад не рад, иногда приходится говорить с покупателем о том или другом авторе известных произведений и произносить о них свое мнение более или менее верно. Но в особенности мучит меня отдача в чтение французских книг. Только выйдешь за дверь магазина и сделаешь несколько шагов по улице, смотришь, бежит мальчик: «И. С, пожалуйте в магазин». — «Зачем?» — «Прислали за французскими книгами». Разумеется, и пойдешь назад, и кончена едва начатая прогулка. Вот Вам и вдыхай чистый воздух! Впрочем, все ничего, все слава богу! Главное — я в своей стихии и не слышу домашнего крику, не вижу отвратительных дрязг, — и это уже для меня счастье, за которое я благословляю и буду благословлять Василия Александровича.