При всем том мотивы, которые звучат в стихотворении «Мщение», прямых аналогий с поэзией Некрасова того времени не имеют. Они получили у Некрасова блестящее художественное претворение позднее. Таким образом, Никитин разработал их самостоятельно. Это доказывает только, что развитие обоих поэтов, при всех различиях, которые их разделяли, шло в известном смысле параллельно, образуя то, что можно назвать некрасовским направлением — вершинным явлением русской демократической поэзии середины века.
Внутреннее самоопределение поэта далось ему нелегко. Никитин вошел в социальную и литературную среду, таившую в себе многие опасности для него. Вице-директор департамента полиции Д. Н. Толстой, воронежский губернатор князь Долгоруков и его жена, страстная поклонница религиозных стихов Никитина, настоятельница воронежского монастыря Смарагда, купец Рукавишников — таково было окружение, в которое Никитин попал в 1854 году. Понятно, что оно всячески поддерживало и укрепляло консервативные черты мировоззрения поэта.
Никитина пытались идеологически воспитать в духе официальной «народности». Его толкали на путь казенного благонравия. Д. Н. Толстой проявлял в этом отношении особенное усердие. По его настоянию Никитин написал верноподданнические письма Александру II и членам царствующего дома и поднес им свою книгу, получив в благодарность за это бриллиантовый перстень и золотые часы. Толстой пытался оказывать влияние и на идейную направленность творчества поэта.
Но хотя Никитин зачастую внутренне сопротивлялся деспотическому навязыванию литературных и идейных принципов извне» все же эти попытки воздействия не остались бесследными. Очень сложно обстояло дело с положением Никитина в кружке Н. И. Второва.
Роль этого кружка в творческой биографии поэта, как и в культурной жизни Воронежа, была, несомненно, значительной.[9] Нельзя отрицать, что кружок в немалой степени содействовал приобщению Никитина к большой литературе. Но поэт испытывал в нем самые различные воздействия. В этом кружке были люди прогрессивных убеждений. Судя по материалам, которыми мы располагаем, к ним принадлежали П. А. Придорогин и Н. И. Второв. Рассказывая о вечеринках, которые устраивались на квартире Никитина, Де-Пуле говорит о Придорогине: «Протестантом и радикалом был он страшным (конечно, на словах), когда речь заходила о крепостном праве: чего-чего не говорил он тут! каких не сочинял ужасов! До 1857 года почти ни одна наша беседа не обходилась без его горячих филиппик».[10]
Даже учитывая тенденциозность и ироничность этой характеристики, принадлежащей человеку отнюдь не прогрессивных взглядов, следует считать бесспорным, что Придорогин мог оказывать на Никитина благотворное влияние. Когда Придорогин умер, Никитин писал о нем: «Итак, теперь в Воронеже меньше одним из самых лучших людей. Я хорошо знал моего друга. Знал его горячую любовь к добру, любовь ко всему прекрасному и высокому, его ненависть ко всякой пошлости и произволу...» (стр. 270).
Человеком прогрессивных убеждений был и Второв. Он, видимо, стремился расширить кругозор Никитина. Известно, например, что Второв знакомил его с литературой о декабристах.[11]
Он содействовал обращению Никитина к темам и материалу окружающей действительности. Во второвском кружке шла своеобразная борьба за Никитина. А. П. Нордштейн с нескрываемым раздражением сетовал на то, что Никитин плохо поддается «благонамеренным» влияниям и что повинен в этом Второв.
Но если Придорогин и Второв, судя по всему, оказывали благотворное воздействие на Никитина, то такие участники второвского кружка, как Де-Пуле и Нордштейн, стремились заразить поэта консервативными, охранительными идеями. О реакционной сущности общественно-политических взглядов Де-Пуле достаточно красноречиво свидетельствует хотя бы написанная им в начале 60-х годов прокламация,[12] в которой он повторяет все грязные, клеветнические инсинуации о русских революционерах.
Аналогичную общественную позицию по сути дела занимал и Нордштейн, толкавший Никитина на путь восхваления самодержавия. Он пытался приобщить поэта к числу ревнителей «чистой поэзии» и всячески стремился внушить ему отрицательное отношение к некрасовскому направлению.[13]
Противоречивые воздействия, которые испытывал Никитин, отразились и в его поэзии. В начале 1854 года Никитин пишет «Моление о чаше» — стихотворение религиозно-патетическое, представляющее собой переложение евангельских мотивов. В стихотворениях «Сладость молитвы», «С. В. Чистяковой» поэт говорит о религии как утешительнице в страдании и горе. Произведения подобного рода снискали Никитину популярность у воронежского губернатора и его окружения.
9
Можно, разумеется, спорить о масштабах воздействия второвского кружка на поэта, говорить о противоречивом характере этого влияния. Но совершенно произвольными представляются попытки изобразить дело таким образом, будто кружок сыграл только отрицательную роль в духовном формировании поэта. См.: К. Н. Шадрина. О ранней лирической поэзии Никитина. — «Ученые записки Ленинградского гос. педагогического института им. А. И. Герцена», 1957, т. 150, стр. 83—105.
11
См. письмо Никитина к Второву от 11 июня 1854 г., в котором упоминается «книжка о 14-м декабря» (стр. 211).
13
Письма А. П. Нордштейна к Никитину, хранящиеся в ПД, неопровержимо свидетельствуют об этом.