88 часто даже, как кажется, перемешивали друг с другом буквы двух имен Божиих, как это нередко делает позднейшая Каббала
(нем.).-395.
89 Владыка Аполлон, прииди с пэаном, возвести мне, о чем прошу, господи, владыка, оставь Парнасскую гору и дельфийскую Пифию, вестник первого Зевса, великого Иао; и Тебя [призываю], небесный мир предержащего Михаила (др. — греч.). — 396.
90 что не следует христианам оставлять церковь Божию, и уходить, и именовать ангелов, и составлять сборища, что запрещено, — так что если обнаружится некто, предающийся этому скрытому идолопоклонству, да будет анафема, ибо оставил Господа нашего Иисуса Христа (др. — греч.).-396.
91 Но если я не разумею слов, то я для говорящего — чужестранец, и говорящий для меня чужестранец (1 Кор. 14, 11) (др. — греч.)…я варвар, потому что никто меня не понимает (лат.). — 396.
92 единожды сказанное (др. — греч.) — филологический термин, обозначающий слово или выражение, зафиксированное лишь один раз в пределах данного языка. — 397.
93 дух духа духа, который во мне (др. — греч.). — 398.
94 богоносное безумие (др. — греч.). — 399.
95 Когда воссияет божественный свет, заходит человеческое, а когда зайдет тот, оно взойдет и воспрянет. Это обыкновенно происходит с пророческим родом: ибо ум удаляется из нас при наитии божественного духа, а по уходе его вселяется снова: ибо нельзя, чтобы смертное сожительствовало с бессмертным. Посему закат рассудка и затемнение его породило исступление и богоносное безумие… ибо на самом деле пророк, даже когда по видимости говорит, по истине молчит, другой же использует его речевые органы, уста и язык, чтобы сообщить то, что хочет (др. — греч.). — 399.
96 Симоново магическое учение, служащее ангелам (лат.). — 400.
97 количество, которым можно пренебречь (фр.). — 402.
98 синоптическими называют Евангелия от Матфея, Марка и Луки ввиду их близости между собой и отличия от Евангелия Иоаннова. — 416.
99 Θεóς — любой бог, ó θεóς (с определенным артиклем). — Бог как таковой. — 416.
100 с точки зрения вечности (лат.). — 418.
101 не ясно (лат.). — 418.
102 чистый акт (лат.). — 423.
103 Я послан только к погибшим овцам дома Израилева (др. — греч.). — 424.
104 восхищать (др. — греч.) (синод, перевод). — 426.
105 царственная сила (др. — греч.). — 429.
106 Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у Него все живы (др. — греч.).- 439.
107 внутри нас (др. — греч.). — 441.
108 различение духов (др. — греч.). — 447.
109 как Он знает Писание, не учившись (др. — греч.). — 452.
110 В основе своей это синоптическое признание перекликается даже с 17 местами у Иоанна, где Иисус объявляет себя просто Сыном [ò νíóς] (нем.). — 458.
111 кто из вас обличит Меня в грехе (др. — греч.). — 460.
112 Такие места, как Мф. 24, 26–27… уподобления второго пришествия Мф. 24, 43 — Лк. 12, 39… представляют первозданную основу синоптической эсхатологии… При безоговорочном признании таких фактов протестантская экзегеза должна выдержать испытание па строгую искренность и вообще на свою научную компетентность (нем.). — 465.
Тему статьи философ избрал не случайно: она была подготовлена самим развитием мировой философской мысли, философия бессознательного от Шопенгауэра до Эдуарда Гартмана остро поставила проблему бессознательного, над которой также билась психопатология последних десятилетий прошлого века; переход от бессознательных мозговых процессов к сознанию стоял в центре внимания бурно развивавшейся психофизиологии; в философском эволюционизме, например у Г. Спенсера, сознание рассматривалось как функция жизни, функция, развивающаяся вместе с усложнением нервной системы, с одной стороны, и социальной организации — с другой. Все это с необходимостью подводило к вопросам: что же такое сознание? следует ли видеть в нем продукт природной организации или социальных отношений? И в первом, и во втором случае оказалось возможным подходить к сознанию либо как индивидуальному образованию, либо как коллективному: ведь высший организм тоже можно рассматривать как «коллектив» множества низших организмов — клеток, образующих ткани, органы или системы органов.
Все эти вопросы вновь ставят философию перед старой и вечно актуальной проблемой общего и индивидуального (единичного). К этой проблеме и обращается русский философ, сосредоточивая свое внимание на философии нового времени, как она предстает в трех основных своих течениях: эмпиризме, рационализме и мистицизме.
Текст печатается по: Трубецкой С. Н. Собр. соч. Т. II.
1 Впервые статья была напечатана в журнале «Вопросы философии и психологии», кн. I, III, IV, VII за 1889–1891 гг. — 484.
2 Новая, или новоевропейская, философия складывается в конце XVI–XVII в.; ее родоначальниками принято считать Фрэнсиса Бэкона (1561–1626) и Рене Декарта (1596–1650). К тем, кто заложил фундаментальные принципы новоевропейского мышления, следовало бы еще отнести и Галилео Галилея (1564–1642), поскольку новоевропейская философия формируется в тесном взаимодействии с новоевропейским экспериментально-математическим естествознанием. — 485.
3 Называя новую философию протестантской, С. Н. Трубецкой дает свое прочтение и интерпретацию философского развития европейской мысли. Несомненно влияние протестантизма на формирование и облик новоевропейского мышления. Его отмечало большинство историков новой философии; однако существенную роль на протяжении нескольких веков играли и католически ориентированные мыслители — среди них Декарт, окончивший иезуитскую школу. Для русской философии, начиная со славянофилов, характерен большой интерес к религиозным предпосылкам философского мышления, и Трубецкой здесь особенно значительная фигура: не случайно в юности он пережил увлечение славянофилами. Протестантский дух новой философии подчеркивал И. В. Киреевский: «То направление к рациональному самомышлению, которое началось на Западе около времен Реформации и которого первыми представителями в философии были Бэкон и Декарт, постоянно возрастая и распространяясь в продолжение трех с половиной столетий… достигло, наконец, последнего всевмещающего вывода, далее которого ум европейского человека уже не может стремиться, не изменив совершенно своего основного направления. Ибо когда человек отвергает всякий авторитет, кроме своего отвлеченного мышления, то может ли он идти далее того воззрения, где все бытие мира является ему прозрачной диалектикой его собственного разума, а его разум — самосознанием всемирного бытия?» («О необходимости и возможности новых начал для философии». В кн.: Киреевский И. В. Критика и эстетика. М., 1979. С. 294). Однако между подходом к европейской философии славянофилов, с одной стороны, и Трубецкого — с другой, имеются и существенные различия. Так, у А. С. Хомякова и И. В. Киреевского устанавливается связь европейской культуры в целом с духом «латинства», в котором берет свое начало тот рассудочно-индивидуалистический склад ума и души, который определяет характер новой философии. «В латинстве, — пишет Киреевский, — не менее протестантства видим мы отвлеченный разум в самой основе вероучения, несмотря на то, что в борьбе с протестантством латинство отвергает рационализм, опираясь на одно предание. Ибо только в противоречии протестантизму поставляет латинство церковное предание выше человеческого разума; но в отношении к церкви вселенский Рим в делах веры дает преимущество отвлеченному силлогизму перед святым преданием, хранящим общее сознание всего христианского мира в живой и неразрывной цельности» (Там же. С. 296). Что же касается Трубецкого — известное влияние на него, возможно, оказал В. С. Соловьев. Новоевропейская философия анализируется им не сквозь призму «латинства» с его рассудочностью, а рассматривается как продукт Реформации и предреформационной мистики. Следует подчеркнуть также, что и по отношению к Аристотелю как ведущему авторитету западного средневекового мышления Трубецкой занимает позицию, отличную от славянофильской: он не противопоставляет Аристотеля Платону, как Киреевский, а подчеркивает то общее, что роднит двух великих греков, и отдает преимущество онтологии Аристотеля перед новоевропейским рационалистическим пантеизмом Фихте, Шеллинга, Гегеля с их учением о становящемся Боге. Более того, в своем учении о «вселенском сознании» Трубецкой прямо опирается на Аристотеля. «Здесь, — резюмирует он, — мы приходим к учению великого Аристотеля, которое мы считаем краеугольным камнем метафизики, всему возможному, еще не дошедшему до своего конца… противолежит вечная идеальная действительность, или энергия, вечно достигнутая цель» (Трубецкой С. Н. Соч. Т. II. С. 62). — 486.