Весь этот день и следующий принцесса Оливия провела, диктуя исступленные письма своему светлейшему отцу, а также королям Французскому, Испанскому и Неаполитанскому, равно как и другим своим родственникам и свойственникам, в бессвязных выражениях умоляя защитить ее от палача и убийцы, ее супруга, осыпая его особу ужаснейшей бранью и в то же время признаваясь в своей любви к убиенному Маньи. Тщетно дамы, еще хранившие ей верность, доказывали, как бесполезны эти письма и сколь опасны заключенные в них безрассудные признания; она продолжала их диктовать и отдавала на сохранение своей второй камеристке, француженке по происхождению (ее высочество всегда питала пристрастие к этой нации), а та, располагая ключом от потайной шкатулки, каждое ее послание относила Гельдерну.
Если не считать, что отменены были все приемы, при дворе принцессы соблюдался обычный ритуал. По-прежнему ее окружали придворные дамы, по-прежнему несли они свои несложные обязанности, предписанные этикетом. Однако из мужчин допускались только слуги, лейб-медик и духовник; когда же принцесса пожелала как-то выйти в сад, гайдук, стоявший на часах у дверей, доложил ее высочеству, что, по распоряжению принца, ей запрещено покидать свои апартаменты.
Покои принцессы, если вы помните, равно как и апартаменты принца Виктора, выходят на площадку мраморной лестницы Х-ского замка. Просторная площадка, уставленная диванами и скамьями служила своего рода приемной, придворные и чиновники собирались здесь к одиннадцати часам приветствовать его высочество, когда он отправлялся на смотр. В этот час и гайдуки, несущие стражу в покоях принцессы, выходили со своими алебардами и брали на караул. Из апартаментов принца появлялись пажи со словами: «Его высочество, господа!» – раздавалась барабанная дробь, и приближенные вставали со скамей у балюстрады, чтобы приветствовать высочайший выход.
И вот, будто сама судьба толкала ее навстречу гибели; однажды, когда стража покинула свой пост, принцесса, зная, что принц, по обыкновению, стоит на площадке и беседует с придворными (бывало, он всякий раз заходил поцеловать ей руку), – принцесса, которая все утро проявляла лихорадочное беспокойство, жаловалась на духоту и требовала, чтобы все двери в ее покоях стояли настежь, дождавшись, когда стражи уйдут с поста, стремительно, проявляя все признаки безумия, бросилась к выходу, распахнула дверь и, прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, прежде чем фрейлины могли ее догнать, предстала перед принцем Виктором, который, как обычно, замешкался на площадке; преградив ему дорогу к лестнице, она закричала в неудержимой ярости:
– Внимание, господа! Этот человек убийца и обманщик! Он заманивает в ловушку честных дворян и расправляется с ними в тюрьме! Знайте же, что и я заключена в тюрьму, и мне предстоит та же участь; палач, убивший Максима де Маньи, может в любую ночь перерезать мне горло. Я взываю к вам, господа, и ко всем европейским государям, моим королевским родичам, и требую, чтобы меня избавили от этого изверга и тирана, этого обманщика и изменника! Заклинаю вас, как честных людей, доставить эти письма моим родичам и рассказать, при каких обстоятельствах они попали к вам в руки! – С этими словами несчастная женщина принялась разбрасывать письма среди ошеломленной толпы.
– Не смейте никто нагнуться! – загремел принц. – Мадам де Глейм, так-то вы следите за своей больной? Позвать сюда врачей принцессы! У ее высочества тяжелое мозговое заболевание. Господа, прошу всех разойтись!
Принц продолжал стоять на площадке, наблюдая, как его приближенные спускаются по лестнице.
– Если она сдвинется с места, ударь ее алебардой, – предупредил он часового, и тот, не долго думая, приставил к груди принцессы острие алебарды. Испугавшись, она попятилась назад, в свои покои.
– А теперь, мосье Вайсенборн, соберите эти бумаги, – приказал принц. Предшествуемый пажами, он удалился на свою половину и не выходил до тех пор, пока каждый клочок крамольных писем не обратился в пепел.
На следующий день «Придворные известия» вышли с бюллетенем за подписью трех врачей. Он гласил: «Ее высочество наследная принцесса заболела воспалением мозга и провела тяжелую, бессонную ночь». Такие сообщения появлялись теперь ежедневно. Весь штат придворных дам, за исключением двух камеристок, был распущен. Дверь на лестницу охранялась снаружи и изнутри. Все окна были заколочены, чтобы исключить возможность побега.
Вам известно, что произошло десять дней спустя: всю ночь трезвонили колокола, призывая верующих молиться за несчастную in extremis [43] . А наутро газета, вышедшая в траурной рамке, сообщала, что ее высочество принцесса Оливия-Мария-Фердинанда, супруга его светлости Виктора-Луи-Эммануэля, наследного принца X., скончалась в ночь на 24 января 1769 года.