О, приди ж ко мне скорее,
В заповедный час, —
Здесь никто — в густой аллее —
Не увидит нас…
«С дарами чаша предо мной сияла…»{91}
С дарами чаша предо мной сияла,
А на глазах моих слеза дрожала;
И к чаше той смиренно приступал
Украшенный звездами генерал, —
Шли набожно — и пышная графиня,
И в рубище одетая рабыня,
Калека-нищий, чуть живой старик,
Богач-купец и сильный временщик.
И чаша та недаром же сияла,
Слеза недаром на очах дрожала;
Все были тут любовней и дружней,
И с умиленьем я пред чашей сей
Прочел в вельможе и рабе убогом,
Что братья мы, что все равны пред богом.
«Недаром же резвых подруг…»{92}
Недаром же резвых подруг,
Дитя, ты покинула круг,
Недаром же в вечер глубокий
Уходишь ты в сад одиноко —
И тихо, шалунья, потом
Мелькнешь под заветным окном.
Горят твои быстрые глазки,
Зовут твои робкие ласки…
О! скоро — мне все говорит —
Невинный твой смех улетит,
Заплачут веселые очи,
Настанут бессонные ночи,—
Что жадно коварный порок
Убьет тебя, бедный цветок!
ЖЕНИХ{93}
Вот от невесты он примчался,
Ее покинув лишь на миг;
С разгульной жизнью он расстался,
И скоро свадьбе быть у них.
И вот он весел и прекрасен,
И только грезит, что об ней:
Как взор ее небесный ясен,
Как темен мрак ее кудрей;
Какой Дианой[153] молодою
Она проходит меж подруг.
Но вдруг поник он головою,
И бледен, смутен стал он вдруг.
И так сидел, потупя очи,
На зов любви не полетел,
И целый день до темной ночи
Промолвить слова не хотел.
Уж не ревнивое ль сомненье
Успело радость омрачить,
Или блеснуло убежденье,
Что он не будет уж любить?
Иль этот дар заветной розы
Напомнил, может быть, укор,
Разлуку давнюю и слезы,
Другой, когда-то милый взор?
«Как до времени, прежде старости…»{94}
Как до времени, прежде старости
Мы дотла сожгли наши радости.
Хоть и нет седин в молодых кудрях,
Хоть не тух огонь в молодых очах,
Хоть и кровь кипит, у нас силы есть,
А мы отжили, хоть в могилу несть.
Лишь в одном у нас нет сомнения:
Мы — несчастное поколение.
Перед нами жизнь безотрадная —
Не пробудится сердце хладное.
Нам чуть тридцать лет, а уж жизни нет,
Без плода упал наш весенний цвет.
«Стоят паликары кругом…»{95}
Стоят паликары[154] кругом,
Заслушались речи поэта.
В крови было платье на нем,
За поясом два пистолета.
Изранен и бледен был он;
Но блещут орлиные взгляды…
Пред ним зеленел Марафон[155],
Плескалося море Эллады[156].
«На брань, паликары, на брань!
При вас ли мечи и пищали?
Брат-грек! за отчизну восстань,
Как предки твои восставали!
Ведь это отчизна чудес! —
Здесь слышались речи Платона[157],
Здесь Фидием[158] создан Зевес,
Возникли столпы Парфенона[159].
Не здесь ли, Эллада, твой сын
Развил необъятные силы?
Бессмертен, друзья, Саламин[160]!
Лишь в Греции есть Фермопилы[161].
вернуться
158
Фидий — древнегреческий скульптор (V в. до н. э.), автор статуи Зевса для храма в Олимпии и др.
вернуться
160
Саламин — остров, у которого произошел морской бой в 480 г. до н. э. между древнегреческим и персидским флотами, выигранный греками.
вернуться
161
Фермопилы — горный проход, соединяющий северную и среднюю Грецию; битва при Фермопилах в период греко-персидских войн (480 г. до н. э.) — яркий эпизод борьбы древних греков за независимость.