«Kölnische Zeitung» сопровождает эти слова следующей тирадой:
«Разве не поразительно, что наряду с такими заявлениями всё ещё раздаются жалобы на недостаточность свободы печати? Можно ли требовать большей свободы, чем та, при которой можно сказать правительству в лицо, что „все государственные установления являются старым хламом, не пригодным даже для того, чтобы служить переходной ступенью к чему-нибудь лучшему“».
Прежде всего мы должны договориться относительно метода цитирования. Автор обсуждаемой статьи{82} из «Rheinische Zeitung» задаёт себе вопрос: чем объясняется этот резкий тон прессы именно по отношению к Пруссии? На это он отвечает: «Как я полагаю, причина заключается главным образом в следующем». Он не утверждает, как ему ложно приписывает «Kölnische Zeitung», что это является единственной причиной, – он скорее излагает свой взгляд только как своё предположение, как своё индивидуальное мнение. Автор дальше признаёт, – о чём умалчивает «Kölnische Zeitung», – что «общественный подъём, наступивший в 1840 г., отчасти охватил государственные формы, пытаясь влить в них содержание и жизнь». Тем не менее чувствуется, «что народный дух проходит, собственно, мимо этих форм, едва их касаясь, и что даже их роль переходного этапа к дальнейшему развитию он не умеет ещё познавать или же не умеет принимать в расчёт». Автор продолжает: «Мы оставляем открытым вопрос: имеют ли эти формы право на существование или нет; довольно того, что народ, как и пресса, не питает безусловного доверия к государственным установлениям, ещё меньше – к возможности их развития изнутри и снизу». «Kölnische Zeitung» цитирует вместо «не питает безусловного доверия» – «не питает никакого доверия», и в последней части приведённого предложения она опускает слова «и снизу», чтò существенно меняет смысл.
Пресса, продолжает наш автор, обращалась поэтому неизменно к правительству, так как «казалось, что речь шла ещё о самих формах, внутри которых свободно, открыто и веско могли бы быть высказаны правительству правомочная нравственная воля народа, его горячие желания, его нужды». Подтверждают ли приведённые цитаты, взятые вместе, то, чтò «Kölnische Zeitung» приписывает автору указанной статьи, а именно, будто он говорит «в лицо правительству», «что все государственные установления являются старым хламом, не пригодным даже для того, чтобы служить переходной ступенью к чему-нибудь лучшему»?
Разве у нашего автора идёт речь о всех государственных установлениях? Речь идёт только о тех государственных формах, в которых могла бы «свободно, открыто и веско» быть высказана «воля народа». Какие же государственные формы играли до недавнего времени эту роль? Очевидно, только провинциальные сословные собрания. И что же, разве народ относился к этим провинциальным сословным собраниям с особенным доверием? Разве народ ожидал, что они смогут стать источником для такого развития, которое имеет крупное общенародное значение? Разве лояльный Бюлов-Куммеров считал их настоящим выражением воли народа? Но не только народ и пресса, а и само правительство признало, что у нас отсутствуют ещё подлинные государственные формы, ибо без такого признания разве оно имело бы повод создавать новую государственную форму в виде «комиссий»{83}? Но что и эти комиссии в их нынешней форме не являются удовлетворительными – это утверждали не только мы, такое мнение высказано на страницах «Kölnische Zeitung» одним из членов комиссии.
Дальнейшее же утверждение, что государственные формы, именно как формы, ещё противостоят своему содержанию, и народный дух не чувствует себя в них так, как если бы это были его собственные, «родные» формы, не признаёт их формами своей собственной жизни, – это утверждение повторяет только то, что было высказано многими прусскими и другими газетами, а главным образом – консервативными писателями. Они заявляли именно, что бюрократия ещё слишком сильна, что государственной жизнью в собственном смысле живёт не всё государство в целом, а только часть его – «правительство». Что же касается вопроса о том, насколько нынешние государственные формы способны частью сами наполняться живым содержанием, частью же включать в себя созданные в дополнение к ним государственные формы, – то ответ на этот вопрос «Kölnische Zeitung» должна была бы искать в тех наших статьях, где мы рассматриваем роль провинциальных сословных собраний и провинциальных комиссий в общей системе нашей государственной организации. Там «Kölnische Zeitung» нашла бы мысли, доступные даже её разумению. «Мы не требуем, чтобы в вопросах народного представительства отвлекались от действительно существующих различий. Мы требуем, напротив, чтобы исходили из действительных, созданных и обусловленных внутренним строем государства, различий». «Мы требуем только последовательного и всестороннего развития основополагающих установлений Пруссии, мы требуем, чтобы люди не покидали внезапно почву реальной органической государственной жизни и не погружались снова в нереальные, механические, подчинённые, негосударственные сферы жизни» («Rheinische Zeitung», 1842 г., № 345). А чтò вкладывает нам в уста почтенная «Kölnische Zeitung»? – Утверждение, «что все государственные установления являются старым хламом, не пригодным даже для того, чтобы служить переходной ступенью к чему-нибудь лучшему»! Право, можно подумать, что «Kölnische Zeitung» приписывает другим наглые выдумки своей трусливой и вместе с тем разнузданной фантазии, полагая, что этим она может восполнить недостаток собственной смелости.