Само собой понятно, что, кроме этих трёх главных партий, существуют ещё всевозможные переходные оттенки, и два из них в настоящий момент имеют известное значение, хотя они и лишены всякого принципиального содержания. Первая группа – нечто среднее между вигизмом и торизмом; она представлена Пилем и Расселом, и на ближайшее будущее ей обеспечено большинство в палате общин, а стало быть, обеспечена и правительственная власть. Другая, с «радикальным» оттенком – нечто среднее между вигизмом и чартизмом; она представлена полдюжиной членов парламента и несколькими периодическими изданиями, особенно «Examiner»{148}, и её принципы, хотя и неофициально, легли в основу Национальной лиги против хлебных законов{149}. Значение первой группы с дальнейшим развитием чартизма должно возрасти, так как она в противовес ему выражает то самое единство принципов вигизма и торизма, которое чартизм как раз и подчёркивает. Вторая – с ростом чартизма должна сойти целиком на нет. Позиция этих партий по отношению друг к другу выявляется яснее всего в их отношении к хлебным законам. Тори не отступают ни на пядь от своих позиций. Дворянство знает, что его сила, кроме конституционной сферы палаты лордов, заключается главным образом в его богатстве. При свободном ввозе хлеба дворянство было бы вынуждено заключить с арендаторами новые контракты на менее выгодных для него условиях. Всё его богатство – в землевладении; стоимость земельного владения находится в неизменном соотношении с арендной платой и падает вместе с ней. В настоящий момент арендная плата так высока, что даже при теперешней пошлине арендатор разоряется; введение свободного ввоза хлеба понизило бы эту арендную плату, а с ней и стоимость земельной собственности на одну треть. Достаточное основание для аристократии, чтобы крепко держаться за своё благоприобретённое право, которое разоряет земледелие и обрекает на голод бедняков деревни. Виги, всегда готовые играть роль juste-milieu, предложили твёрдую пошлину в 8 шиллингов на квартер; эта пошлина как раз достаточно низка, чтобы дать доступ иностранному хлебу и ухудшить арендатору рынок, и как раз достаточно высока, чтобы отнять у арендатора всякое основание к требованию новых условий аренды и установить в стране в среднем такую же высокую цену на хлеб, какая существует сейчас. Таким образом, мудрость juste-milieu разоряет страну ещё гораздо вернее, чем косность последовательной реакции. «Радикалы» в этом вопросе действительно радикальны и требуют свободного ввоза хлеба. Но «Examiner» набрался такой храбрости только за последнюю неделю, а Лига против хлебных законов с самого начала так была поглощена борьбой против существующих хлебных законов и Sliding-Scale{150}, что до последнего момента постоянно поддерживала вигов. Однако постепенно абсолютная свобода ввоза хлеба, и вообще «свободная торговля», стала боевым кличем радикалов, а виги благосклонно поддакивают и кричат вместе с ними о «свободной торговле», под которой разумеют «умеренные» пошлины. Само собой понятно, что чартисты знать ничего не хотят о хлебных пошлинах. Но что из всего этого получится? Что ввоз хлеба должен стать свободным, – это так же верно, как то, что тори должны пасть мирным или насильственным путём. Можно спорить лишь о формах, в каких произойдёт эта перемена. Вероятно, уже ближайшая парламентская сессия приведёт Пиля к отказу от скользящей шкалы и вместе с этим к отходу от торизма в целом. Дворянство уступит во всём, что не влечёт за собой неизбежно понижения ставок арендной платы, но на другие уступки оно не пойдёт. Во всяком случае, коалиция Пиль – Рассел, парламентский центр, имеет наибольшие шансы на формирование правительства и своими половинчатыми мероприятиями будет задерживать решение хлебного вопроса возможно дольше. Но как долго – это зависит не от неё, а от народа.
Написано Ф. Энгельсом 19 декабря 1842 г.
Напечатано в «Rheinische Zeitung» № 358, 24 декабря 1842 г.
Печатается по тексту газеты
Перевод с немецкого
Положение рабочего класса в Англии
Из Ланкашира, 20 декабря. Положение рабочего класса в Англии становится с каждым днём всё более критическим. Правда, в настоящий момент оно кажется не таким уж плохим: в хлопчатобумажных округах бòльшая часть людей занята работой, в Манчестере на 10 рабочих приходится, может быть, лишь один незанятый, в Болтоне и Бирмингеме, вероятно, установилось то же соотношение, а когда английский рабочий занят, он доволен. И он может быть доволен, по крайней мере рабочий хлопчатобумажной промышленности, если он сравнит свою участь с судьбой своих товарищей в Германии и Франции. Там рабочий зарабатывает ровно столько, чтобы кое-как перебиваться, питаясь хлебом и картошкой; он счастлив, если один раз в неделю купит мясо. Здесь же он каждый день ест говядину и получает за свои деньги лучшее жаркое, чем богач в Германии. Два раза в день он пьёт чай, и у него всегда ещё остаётся достаточно денег на то, чтобы за обедом выпить стакан портера, а вечером – грога. Так живёт большинство рабочих Манчестера при ежедневной двенадцатичасовой работе. Но надолго ли это! При малейших колебаниях в торговле тысячи рабочих остаются без хлеба; их скромные сбережения быстро исчезают, и тогда им грозит голодная смерть. А такой кризис должен снова наступить через несколько лет. То самое расширенное производство, которое сейчас даёт работу «пауперам» и делает ставку на китайский рынок, должно создать огромную массу товаров и застой в их сбыте, что снова повлечёт за собой всеобщую нищету среди рабочих. Пока положение текстильных рабочих наилучшее. В угольных копях рабочим приходится выполнять за низкую плату самую тяжёлую и самую вредную для здоровья работу. В результате эта часть рабочего класса питает к богачам гораздо бòльшую злобу, чем другие рабочие, и поэтому особенно выделяется грабежами, эксцессами по отношению к более богатым и т.п. Так, здесь в Манчестере очень боятся «болтонских ребят»{151}, которые проявили и во время летних волнений наибольшую решительность. Такой же славой пользуются рабочие-металлисты, как и вообще все, кто занят тяжёлым физическим трудом. Если они уже сейчас едва сводят концы с концами, то что с ними будет при малейшем застое в делах? Правда, рабочие образовали в своей среде кассы, фонды которых они пополняют еженедельными взносами и которые предназначены для поддержки безработных; но и этих средств хватает лишь до тех пор, пока хорошо работают фабрики, ибо даже и в этом случае всё ещё остаётся достаточно нуждающихся. Как только безработица становится всеобщей, иссякает и этот источник вспомоществования. В настоящий момент козлом отпущения является Шотландия, где фабрики свёртывают производство, ибо при расширении английской промышленности всегда страдает то один, то другой район. Во всей окрестности Глазго безработица растёт с каждым днём. В Пейсли, сравнительно небольшом городе, две недели назад было 7.000 безработных, сейчас их уже 10.000. И без того уже незначительные пособия касс взаимопомощи уменьшились ещё наполовину, так как фонды иссякают; на собрании высшего и низшего дворянства графства было вынесено решение организовать подписку, которая будто бы должна дать 3.000 фунтов, но это средство также отжила свой век, и сами эти господа в глубине души рассчитывают собрать не больше 400 фунтов. Из всего этого, в конце концов, выходит, что Англия со своей промышленностью взвалила себе на плечи не только многочисленный класс неимущих, но – среди них – ещё и довольно значительный класс нищих, от которого Англия не может избавиться. Эти люди сами должны искать какой-либо выход; государство отказывается от них, даже отталкивает их от себя. Кто осудит их, если мужчины пустятся на грабёж или кражу со взломом, женщины – на воровство и проституцию? Но государству дела нет до того, чтò такое голод, – горек он или сладок, – оно бросает этих голодных людей в свои тюрьмы или ссылает в колонии для преступников, а когда оно выпускает их оттуда, то может с удовлетворением видеть достигнутый результат – людей, лишённых хлеба, оно превратило в людей, лишённых ещё и нравственности. И самое курьёзное во всей этой истории то, что премудрый виг и «радикал» никак не уразумеют, откуда при таком положении страны берётся чартизм и как это чартисты только могут думать, что они имеют в Англии хотя бы малейшие шансы на успех.