Первое положение конституционной монархии заключается в равновесии властей, и это положение является наиболее законченным выражением страха человечества перед самим собой. Я совсем не собираюсь говорить о смехотворной нелепости, о полной неосуществимости этого тезиса, я только разберу, проведён ли он в английской конституции. Как я обещал, я поведу исследование чисто эмпирически, в такой степени, что, быть может, окажусь слишком эмпиричным даже для наших политических эмпириков. Я беру поэтому английскую конституцию не такой, какой она представляется в «Комментариях» Блэкстона, в фантазиях Делольма{196} или в длинном ряде конституционных статутов, от «Magna Charta»{197} вплоть до билля о реформе, но такой, какой она существует в действительности.
Начнём с монархического элемента. Каждый знает, как обстоит дело с суверенным главой Англии мужского или женского пола. Власть короны на практике сводится к нулю, и если бы известный всему свету факт ещё требовал доказательств, достаточно было бы сослаться на то, что вот уже более ста лет, как прекратилась всякая борьба против короны, что даже радикально-демократические чартисты находят лучшее применение своему времени, чем затрата его на такую борьбу. Где же тогда предоставленная короне в теории треть законодательной власти? Тем не менее, – и здесь страх достигает своей высшей точки, – английская конституция не может существовать без монархии. Уберите корону – «субъективную верхушку» – и всё искусственное сооружение рухнет. Английская конституция представляет собой перевёрнутую пирамиду, вершина которой является одновременно основанием. И чем менее значительным делался монархический элемент в действительности, тем бòльшее значение приобретал он в глазах англичанина. Нигде, как известно, особа, которая не управляет, не пользуется бòльшим поклонением, чем в Англии. Английские газеты далеко перещеголяли немецкие в рабской угодливости. Но этот отвратительный культ короля как такового, преклонение перед совершенно выхолощенным, лишённым всякого содержания представлением, – и даже не представлением, а словом «король», – есть завершение монархии, подобно тому как преклонение перед простым словом «бог» есть завершение религии. Слово король есть сущность государства, как слово бог есть сущность религии, хотя оба слова ровно ничего не обозначают. Самое главное в обоих случаях заключается в том, чтобы не зашла речь о самом главном, что скрывается за этими словами, а именно – о человеке.
Перейдём к аристократическому элементу. С ним дело обстоит не намного лучше, чем с короной, по крайней мере в предоставленной ему конституцией сфере. Если насмешки, которыми непрестанно осыпают палату лордов вот уже более ста лет, постепенно настолько внедрились в общественное мнение, что эта ветвь законодательной власти всеми рассматривается как инвалидный дом для отслуживших государственных мужей, что предложение пэрства принимается каждым не совсем ещё утратившим работоспособность членом палаты общин за оскорбление, то легко представить себе, каким уважением пользуется вторая из установленных конституцией государственных властей. В действительности, деятельность лордов в верхней палате свелась к пустой, ничего не значащей формальности и лишь изредка эта деятельность подымается до своего рода энергии косности, как это было во время господства вигов с 1830 г. по 1840 г., но даже и тогда лорды были сильны не сами по себе, а благодаря партии тори, чистейшими представителями которой они являются. Палата лордов, главное преимущество которой, по теории конституции, должно заключаться в том, что она якобы одинаково независима от короны и от народа, в действительности зависит от определённой партии и, стало быть, от состояния народного мнения, а благодаря праву короны назначать пэров зависит и от последней. Но чем бессильнее палата лордов, тем прочнее она укореняется в общественном мнении. Конституционные партии – тори, виги и радикалы – одинаково страшатся отмены этой пустой формальности, и разве лишь радикалы замечают, что лорды как единственная неответственная по конституции власть представляют аномалию и что поэтому следует-де заменить наследственное пэрство выборным. И опять-таки только страх перед людским мнением поддерживает эту пустую форму, а радикалов, требующих для палаты общин чисто демократического базиса, страх этот гонит ещё дальше, чем две остальные партии; чтобы только не допустить падения ненужной, отжившей свой век палаты лордов, радикалы пытаются вдохнуть в неё ещё немного жизненной силы вливанием народной крови. Чартисты знают лучше, чтò им делать; они знают, что под натиском демократической палаты общин рухнет само собой всё гнилое сооружение, корона и лорды и прочее, и поэтому они не проявляют заботы, как радикалы, о реформе пэрства.