— В тюрьме от них мало проку, — объяснил я. — А на свободе, если за ними последить, они, глядишь, на что-нибудь нас выведут. Прокурор, думаю, не станет возражать: у него все равно не выйдет предъявить им обвинение в убийстве.
Старик обещал похлопотать, а в случае их освобождения — отрядить людей для слежки.
Я отправился в контору Мадисона Эндрюса. Когда я рассказал ему о звонке, о письме и затем объяснил, что все это может значить, адвокат потряс седой шевелюрой и сказал:
— Верны ваши объяснения или нет — не знаю, но окружным властям придется бросить версию, будто Коллинсона убила Габриэла.
Я с сомнением покачал головой.
— В чем дело? — спросил он, вспыхивая.
— Наверняка решат, — предсказал я, — что письмо специально состряпано, чтобы ее выгородить.
— Вы так думаете? — На скулах у него заиграли желваки, а косматые брови поползли вниз, на глаза.
— Может, и не решат. Ведь если это уловка, то слишком уж наивная.
— Какая там уловка! — заговорил он на повышенных тонах. — Хватит чепухи. Никто из нас и не знал в то время об убийстве. Даже тело еще не успели найти…
— Конечно, — согласился я. — Поэтому-то, если письмо окажется липой, Габриэле несдобровать.
— Ничего не понимаю, — сказал он досадливо. — То вы утверждаете, что девушку кто-то преследует, то говорите о ней как об убийце. А что вы на самом деле думаете?
— Ни то, ни другое не исключено, — сказал я с не меньшей досадой. — И какое имеет значение, что думаю я? Решать будет суд присяжных, когда ее найдут. Проблема сейчас в другом: если письмо настоящее, то как вы поглядите на десять тысяч выкупа?
— Никак. Увеличу награду тем, кто ее отыщет, и назначу награду за арест похитителя.
— Неверный ход, — сказал я. — Награда и так уже обещана. Единственный способ улаживать дела с похитителями — соглашаться на их требования. Мне это и самому не по душе, но другого способа нет. Даже если он не зверь, страх, неуверенность, нервы, разочарование могут в любой момент превратить его в опасного маньяка. Сначала выкупите девушку, а уж потом начинайте драку. Требуют платить — плати сколько требуют.
С тревогой в глазах, но упрямо выпятив челюсть, он подергал себя за лохматые усы. Победила челюсть.
— Будь я проклят, если дам хоть доллар!
— Ваше дело. — Я встал и потянулся за шляпой. — Моя задача — найти убийцу Коллинсона, а гибель девушки, скорей всего, мне только поможет.
Он не ответил.
Я пошел в контору Коллинсона-старшего. На месте его не оказалось, и я рассказал обо всем Лоренсу.
— Уговорите отца дать деньги, — закончил я. — Они должны быть готовы к тому времени, как похититель пришлет инструкцию.
— Отца не надо уговаривать, — сказал он не задумываясь. — Чтобы обеспечить ей безопасность, мы заплатим сколько угодно.
16. НОЧНАЯ ОХОТА
Я сел в поезд, уходивший на юг в пять двадцать пять. В семь тридцать мне пришлось сойти в Постоне, пыльном городке раза в два больше Кесады, и в одиночестве полчаса трястись до места в обшарпанном автобусе. Когда я вылезал у отеля, зарядил дождь.
Из здания почты навстречу мне вышел Джек Сантос, журналист из Сан-Франциско.
— Привет. Есть что-нибудь новенькое? — спросил он.
— Возможно. Но сначала надо рассказать Вернону.
— Он у себя в номере, по крайней мере был там десять минут назад. Кто-то получил письмо с требованием выкупа? Правильно?
— Да. Он уже успел сообщить?
— Начал Коттон, но Вернон ему помешал — сказал, что это пока не для печати.
— Почему?
— Единственная причина — сведения давал нам не он, а Коттон. — Уголки тонких губ Сантоса поползли вниз. — У них, у Вернона, Фини и Коттона, соревнование — чье имя и фото будут чаще мелькать в газетах.
— Чем-нибудь еще они занимаются?
— Когда? — спросил он с презрением. — Каждый тратит по десять часов в день, чтобы попасть на первую страницу, еще по десять — на то, чтобы туда не попал соперник, но ведь и спать еще нужно.
В отеле я буркнул репортерам: «Ничего нового», снова оформил себе комнату, забросил в нее саквояж и пошел через холл к номеру 204. Дверь мне открыл Вернон. Он сидел один и занимался газетами, бело-зелено-розовой грудой валявшимися на кровати. Комната была сизой от сигарного дыма.
Тридцатилетний прокурор считал себя удачливым; у него были темные глаза, подбородок он выпячивал вперед, чтобы тот казался решительнее, чем на самом деле, и при разговоре выставлял напоказ зубы. Бодро пожав мне руку, он сказал: