— Скорей всего, никуда она не впутывалась, иначе показала бы нам почтовую бумагу, за которой пошла. Сюда нужно поставить сторожа, чтобы никого не пускал, пока не приедет из Сан-Франциско эксперт по бомбам.
Помощник шерифа вызвал из коридора какого-то человека, и тот с важным видом занял свой пост. Спустившись в холл, мы нашли там Мики Лайнена.
— У Финка проломлен череп, — сообщил он. — Обоих раненых повезли в окружную больницу.
— Фицстивен еще жив? — спросил я.
— Да, и доктор думает, что, если больница у них хорошо оборудована, его спасут. Только зачем? В таком виде все равно не жизнь. Но нашему коновалу — сплошное развлечение.
— Аронию Холдорн тоже выпустили? — спросил я.
— Да. Ее пасет Ал Мейсон.
— Позвони Старику и справься, нет ли от Ала донесений. Расскажи ему, что здесь произошло, и узнай, нашли ли Эндрюса.
— Эндрюса? — спросил Ролли, когда Мики отправился к телефону.
— Ас ним что?
— Насколько мне известно — ничего. Просто не можем найти. Надо ему сообщить, что миссис Коллинсон вызволили. В конторе его не видели со вчерашнего утра, и никто не говорит, где он.
— Тц, тц, тц. А нет ли особой причины искать его?
— Не хочу нянчиться с девицей до конца жизни, — сказал я. — Он ведет ее дела, отвечает за нее, вот и передам с рук на руки.
Ролли неопределенно кивнул.
Мы вышли на улицу и принялись задавать всем людям подряд все вопросы, приходившие нам в голову. Ответы лишь подтвердили, что оттуда бомбу никто не кидал. Нашлось шесть человек, которые стояли неподалеку от окна во время взрыва или за секунду до него, и ни один не заметил ничего даже отдаленно похожего на попытку бросить бомбу.
После телефонных переговоров Мики передал, что из городской тюрьмы Арония Холдорн сразу уехала в Сан-Матео к семье Джеффризов и до сих пор гостит у них, а Дик Фоли надеется отыскать Эндрюса в Сосалито.
Из округа прибыли прокурор Вернон и шериф Фини со свитой репортеров и фотографов. Они развили бурную исследовательскую деятельность, но в результате добились лишь места на первых страницах всех газет Сан-Франциско и Лос-Анджелеса, чего, собственно, и добивались.
Габриэлу Леггет я перевел в другой номер, посадил в смежной комнате Мики Лайнена и оставил дверь незапертой. Она теперь могла отвечать Вернону, Фини, Ролли и мне. Узнать у нее удалось немного. Она спала, проснулась от грохота и от того, что кровать заходила ходуном, а потом появился я. Вот и все.
Ближе к вечеру подъехал Макгрох, эксперт полицейского управления в Сан-Франциско. Исползав паркет и изучив осколки того и обломки сего, он вынес предварительное заключение: бомба была маленькая, из алюминия, с нитроглицерином и фрикционным детонатором — устройство несложное.
— Сработано профессионалом или любителем? — спросил я.
Макгрох сплюнул табак — он принадлежал к той породе людей, которые жуют сигареты, — и сказал:
— Думаю, что в апельсинах он разбирается, но хорошего материала под рукой не оказалось. Скажу точнее, когда изучу весь этот хлам в лаборатории.
— Часового механизма не было?
— Вроде бы нет.
Из окружного центра вернулся доктор Джордж с новостью — останки Фицстивена все еще дышат. Он так и светился от восторга. Мне пришлось заорать, чтобы до него дошли мои вопросы о Финке и Габриэле. Финк, сказал доктор, вне опасности, а у девушки простуда уже проходит, так что с постели ей можно встать. Я справился о ее нервах, но ему было не до того — не терпелось назад к Фицстивену.
— Хм, да, конечно, — бормотнул он, проскользнув мимо меня к машине. — Покой, отдых, поменьше волнений. — И испарился.
Вечером я ужинал в кафе отеля с Верноном и Фини. Оба подозревали, что я рассказал им про бомбу далеко не все, и целый вечер допрашивали, хотя прямо в сокрытии фактов не обвиняли.
После ужина я поднялся в свою новую комнату. Мики лежал с газетой на кровати.
— Пойди поешь, — сказал я. — Что наша детка?
— Встала. Как ты думаешь, у нее все шарики на месте?
— Она что-нибудь выкинула?
— Да нет. Просто в голову лезут мысли.
— Эго от голода. Пойди перекуси.
— Слушаюсь, ваше детективное величество, — сказал он и ушел.
В соседней комнате было тихо. Я постоял у дверей, затем постучал.
— Войдите, — раздался голос миссис Херман.
Она сидела у кровати с пяльцами и вышивала на желтоватой тряпке каких-то ярких бабочек. Габриэла Леггет ссутулилась в качалке на другой стороне комнаты, хмуро разглядывая сжатые на коленях руки — сжатые так крепко, что побелели костяшки пальцев и расплющились подушечки. На ней был твидовый костюм, в котором ее похитили, уже очищенный от грязи, но все еще мятый. При моем появлении она даже не подняла головы. У миссис Херман от вымученной улыбки на щеках сдвинулись веснушки.