АГЕНТ ОСОБОГО УПРАВЛЕНИЯ
Вечером того же вторника, что приходился на последние числа мая, Джеймс Бонд гнал свой огромный «бентли» по прямому как стрела шоссе Дувр-Мейдстон. Было шесть часов.
Несмотря на то, что скоростная езда требовала предельной собранности, Бонд мысленно возвращался к тем шагам, которые были предприняты им после того, как четыре с половиной часа тому назад он покинул кабинет М.
Пересказав вкратце суть дела секретарше и наскоро проглотил в столовой обед, он попросил механика поторопиться насколько возможно с наладкой машины и потом доставить ее, заправленную под завязку, к его дому. Затем, взяв такси, он добрался до Скотленд-Ярда, где без четверти три у него была назначена встреча с помощником комиссара полиции Вэллансом.
Внутренние дворики и тупички Скотленд-Ярда как всегда показались Бонду похожими на тюрьму, с которой сняли крышу. Тянувшиеся вдоль погруженных в прохладу коридоров люминесцентные лампы слизывали естественный цвет со щек сержанта, распрашивавшего Бонда о цели визита и следившего за тем, чтобы он поставил свою подпись на бланке цвета незрелого яблока. Такую же шутку сыграло освещение и с физиономией констебля, который провел Бонда по короткой лестнице и дальше по тусклому проходу между рядами безымянных дверей в приемную.
Невзрачная женщина средних лет с потухшим взором человека, много повидавшего в жизни, вошла в приемную и сообщила, что помощник комиссара освободится через пять минут. Бонд отошел к окну и выглянул в серый дворик. Из здания вышел констебль, без шлема казавшийся до неприличия обнаженным, и пересек дворик, жуя на ходу разрезанную надвое булочку, между половинками которой что-то розовело. Было очень тихо, сюда не долетал шум автомобилей с Уайтхолла и с набережной. Ему стало не по себе. Еще никогда не доводилось Бонду иметь дело с этим чужим ему ведомством. Он будет отрезан от товарищей, своих обычных дел. Уже теперь, в этой приемной, он чувствовал себя не в своей тарелке. Среди посетителей этой комнаты попадались только преступники или осведомители, да еще иные важные персоны, тщетно пытавшиеся избежать наказания за вождение автомобиля в нетрезвом виде или отчаянно надеявшиеся доказать Вэллансу, что его или ее сын не гомосексуалист. По пустякам в особое управление не ходят. Здесь либо обвиняют, либо оправдываются.
Наконец, женщина позвала Бонда. Он загасил сигарету о крышку жестяной коробки из-под сигарет «Плейере», которая служит пепельницей чуть ли не во всех приемных различных госучреждений, и проследовал за ней по коридору.
После сумрака приемной яркое сияние пламени в камине просторной, радостной комнаты показалось каким-то фокусом, вроде сигареты, предложенной на допросе в гестапо.
Почти пять минут понадобилось Бонду, чтобы стряхнуть с себя уныние и понять, что равнодушный к межведомственной вражде Ронни Вэлланс действительно рад его приходу и заинтересован лишь в одном — сохранить «Мунрейкер» и уберечь лучшего из своих сотрудников от возможных неприятностей.
Вэлланс был прирожденный дипломат. Первые несколько минут он говорил только об М. Говорил искренне и профессионально. Ни словом не обмолвившись о деле, он завоевал дружбу и полное расположение Бонда.
С трудом прокладывая себе путь по запруженным народом улочкам. Мейдстона, Бонд подумал, что своим умением ладить с людьми Вэлланс был, по-видимому, обязан двадцатилетнему опыту безконфликтного сотрудничества с МИ-5, а также с униформированным персоналом и общению с полуграмотными политиками и вечно обиженными иностранными дипломатами.
Когда после четвертьчасового напряженного разговора они расстались, каждый знал, что обрел союзника. Имея в своем распоряжении Бонда, Вэлланс был уверен, что теперь Гала Бранд вправе рассчитывать на помощь и защиту при любых обстоятельствах. Также он оценил профессионализм Бонда и отсутствие у него каких бы то ни было ведомственных амбиций по отношению к Специальному управлению. Что же касается Бонда, то он был восхищен тем, что узнал об агенте Вэлланса, и больше не чувствовал себя одиноким, ибо за ним стоял Вэлланс и все его управление.
Покидая Скотленд-Ярд, Бонд твердо знал, что не отступил от первейшего принципа Клаузевица — он обеспечил себе тылы.
Визит в министерство ассигновании не прибавил ничего нового к тому, что Бонду было уже известно. Он еще раньше успел изучить дело Тэллона и его донесения. Первое представляло собой незамысловатую биографию майора, вся жизнь которого премила в армейской разведке и службе полевой безопасности; последние рисовали картину живого и хорошо отлаженного творческого организма — два-три случая пьянства, мелкая кража, несколько драк с неопасной поножовщиной, но в целом вполне лояльный и сработавшийся коллектив.