На следующий день я опробовал доставленный нам «Чероки», который все время стремился летать с перекосом на левое крыло, не говоря уж о неисправном указателе расхода горючего и возникшей где-то перегрузке на электроцепь.
— Ничего хорошего о самолете сказать не могу, — доложил я Харлею. — Старье. Звукоизоляция отсутствует, расходует много топлива, аккумуляторная батарея, насколько я понимаю, не в порядке.
— Но он же летает… И обойдется дешево. А все остальное Джо наладит. Я беру его.
— И еще: самолет выкрашен в оранжево-белый цвет, как машины фирмы «Полиплейн».
— Я не слепой, — раздраженно бросил Харлей, — вижу… Кстати, меня это не удивляет, машина раньше принадлежала им.
Харлей помолчал, ожидая, что я начну протестовать и тем самым дам ему повод накричать на меня, но я лишь пожал плечами. Если он берет у своих свирепых конкурентов один из их устаревших, разбитых тарантасов и тем самым признается, как плохи его дела, — что ж, вольному воля…
Харлей тут же подписал договор об аренде и отдал его пилоту, доставившему самолет. Пилот презрительно ухмыльнулся и ушел, качая головой. Оранжево-белый «Чероки» отправился в ангар, где над ним будет колдовать Джо, а я пошел вокруг аэродрома к «родному очагу», автофургону, служившему мне домом.
Пилоты Дерридауна обитали в автофургоне. До меня в нем жил Ларри, а до него другие. Автофургон стоял на пыльной цементной площадке, некогда служившей полом казармы военных летчиков, и был подсоединен к электрической сети, водопроводу и канализации. Возможно, фургон тоже был когда-то в хорошем состоянии, но поколения холостяков, любителей пива, оставили бесчисленные царапины от металлических пробок на всех выступающих деталях, а над каждым сиденьем — следы обильно смазанных бриллиантином голов. На стенах висели вырезанные из журналов картинки девиц с умопомрачительными бюстами; в засиженном мухами зеркале отразилось, наверно, немало разочарованных физиономий; у койки, продавленной боками изнывающих от скуки пилотов, вылезли наружу пружины…
Я забыл купить чего-нибудь съестного. В кухне нашелся только пакет кукурузных хлопьев да банка растворимого кофе, но мне не пришлось им воспользоваться, так как бутылка вчерашнего молока прокисла. Я ругнулся, сел на два поставленных рядом стула, служивших мне диваном, и, примирившись с судьбой, вынул из кармана полученные утром письма.
В одном из них фирма по прокату телевизоров подтверждала, что переводит на меня, согласно моей просьбе, прокат телевизора, взятого Ларри, и требовала уплатить его задолженность по арендной плате за шесть недель. В другом Сузан коротко уведомляла, что я опять опаздываю с уплатой алиментов.
В кармане у меня лежало три фунта, в банке шестнадцать, зато я никому ничего не был должен. Я расплатился решительно за все: внес большой штраф, уплатил расходы, связанные с разводом, разделался с крупными долгами, которые ухитрилась наделать Сузан из ненависти ко мне в последние недели перед нашим разрывом. Учитывая характер моей работы, мы в свое время договорились записать наш дом на нее. Она и сейчас жила в нем, торжествуя и не забывая послать мне коротенькое и злое письмо всякий раз, когда я чуть запаздывал с переводом денег.
Оглядываясь на прошлое, я тщетно пытался понять, почему так безобразно кончилась наша любовь. Мы кричали друг на друга, пускали в ход кулаки… А ведь когда мы поженились в девятнадцать лет — сколько теплоты было в наших отношениях, как счастливы были оба, какое яркое солнце сияло над нами!.. Потом началось охлаждение, и Сузан сказала, что виноват только я. Виноват в том, что мало бывал дома, с ней, часто и надолго улетал в Вест-Индию, а ей оставалось лишь торчать в приемной доктора, где она работала секретаршей, и заниматься опостылевшей домашней работой. Любя и жалея ее, я ушел из крупнейшей в Англии компании «Британских международных авиалиний» и поступил в «Интерпорт». Здесь мне лишь изредка приходилось вылетать, да и то в короткие рейсы, и большую часть времени я проводил дома. Платили здесь меньше, перспективы продвижения были хуже, однако месяца три мы жили сносно. Но трещина расширялась. Еще довольно долго мы оба пытались сохранить наш брак, а потом стали доводить друг друга до белого каления.
С тех пор я не позволял себе заинтересоваться или, тем более, увлечься кем-либо, решительно подавляя готовое возникнуть чувство.