Мысленно я подбросил монету в воздух. Орел — займусь этим делом, решка — нет. Я подумал о Ненси. Все дороги возвращали меня к Ненси. Если я оставлю все, как есть, и физически и в переносном смысле разлягусь на траве, греясь на солнышке, мне ничего не останется, как думать о том, о чем думать мне ненавистно. Весьма непривлекательная перспектива. Почти все остальное было лучше.
Действуй, и начни с Энни Вилларс. Она стояла в паддоке. Короткие седеющие волосы кудрявились из-под черной соломенной шляпки. Издали бросался в глаза ее начальственный вид, но с трех шагов уже слышался несоответствующий ее грозному виду тихий голос. Кожаные перчатки были на мягкой подкладке.
Она беседовала с герцогом Вессексом.
— Что ж, если вы согласны, Бобби, мы попросим скакать Кенни Бейста. Новый наездник не справляется, а Кенни, несмотря на все свои недостатки, знает, как построить скачку.
Герцог в ответ согласно наклонил аристократическую головку и благожелательно улыбнулся. Они заметили мое приближение и обернулись ко мне с дружелюбным выражением на лице.
— Мет, — улыбнулся герцог. — Сегодня чудесная погода. Что?
— Отличная, сэр, — согласился я. — Если бы только можно было стереть из памяти Варвикшир…
— Мой племянник Метью… — сказал герцог. — Вы помните его?
— Конечно, сэр.
— У него скоро день рождения, и он хочет… он просил вместо подарка прокатить его на аэроплане. С вами, так он сказал, только с вами…
— Я с радостью это сделаю, — улыбнулся я.
— Отлично, отлично… Как мы договоримся?
— Я все улажу с мистером Харлеем.
— Очень хорошо. И поскорее, пожалуйста. Метью завтра приедет ко мне, он проведет у меня каникулы, его мать уехала в Грецию. Может быть, на следующей неделе?
— Как вам будет угодно.
Он радостно сверкнул глазами.
— Может быть, я тоже составлю вам компанию.
— Бобби, пора пойти посмотреть, как седлают нашу лошадь, — терпеливо произнесла Энни Вилларс.
Он взглянул на часы.
— Бог мой, ну конечно! Удивительно, как быстро летит время. Пошли.
Он одарил меня приветливой улыбкой и послушно двинулся следом за Энни, деловито зашагавшей в сторону конюшен.
Я купил программу. Герцогу принадлежал жеребец-двухлетка по кличке Громовой. Я наблюдал, как герцог и Энни разглядывают его на выводном круге. Один с невинной, нескрываемой гордостью, другая с внешней безучастностью. Началась скачка. Тот самый жокей, о котором они говорили, что он не справляется, действительно, по моему непросвещенному мнению, справлялся плохо. Герцог воспринимал неудачу с очаровательным спокойствием, убеждая Энни, что Громовой в следующий раз проскачет лучше. Она улыбнулась, выражая свое согласие, и одарила жокея взглядом, который мог бы пронзить стальную плиту.
После этого они обсудили достоинства взмыленного жеребца стать за статью, похлопали его по шее и бокам, отправили с конюхом в конюшню, и герцог повел Энни в бар, так что я встретился с ней только в перерыве между предпоследними и последними скачками.
Она молча выслушала меня, когда я объяснил ей свое желание разрешить тайну с бомбой и попросил ее помощи.
— Но я не знаю, чем я могу быть вам полезна!
— Не будете ли вы добры сказать мне, насколько хорошо майор Тайдермен знаком с мистером Гольденбергом и каким образом они установили, как должен Рудиментс проскакать в различных заездах?
— Это не ваше дело, — мягко произнесла она.
Я хорошо понимал, что таится под этой внешней мягкостью.
— Знаю.
— И вы слишком дерзки.
— Да.
Она посмотрела мне прямо в глаза и постепенно лицо ее стало хмурым.
— Я очень люблю Мидж и Ненси Росс, — сказала она. — Но не понимаю, как то, что я могу рассказать, может оказаться полезным для вас. И, конечно, вовсе не желаю, чтобы этим девочкам было плохо. Последний случай был несколько опасен, не так ли? И если Руперт Тайдермен мог пойти на это… — Она о чем-то задумалась. — Буду вам признательна, если вы сохраните в тайне то, что я вам сообщу.
— Конечно.
— Очень хорошо… Я знаю Руперта очень давно. Проще говоря, с детства. Он лет на пятнадцать старше меня… Когда я была подростком, он казался мне блестящей личностью, и я не понимала, почему люди задумывались, замолкали, когда о нем заходила речь. — Она вздохнула. — Став старше, я, конечно, все поняла. В молодости он был необуздан. Просто вандал, хулиган, в те годы хулиганство не было таким обычным явлением, как в наши дни. Он одалживал у всех родственников и знакомых деньги, необходимые ему для каких-то великих свершений, и никогда не возвращал. Однажды его родные избавили его от больших неприятностей. Он продал картину, оставленную ему на хранение, и истратил вырученные деньги… О, он совершал много подобных поступков. Наступила война, и Руперт вступил в армию добровольцем и, если не ошибаюсь, всю войну жил хорошо. Кажется, он служил в инженерных войсках… Но после окончания войны ему тихонько предложили подать в отставку за подделку чеков.