Об этом не могло быть и речи. Ему даже не придется говорить мне, какие скачки проиграть, достаточно предупредить своего человека.
— Нам не требуется жокей, — сказал я. — У нас есть Томми Хойлэйк.
— Ваш новый жокей постепенно займет его место.
Томми Хойлэйк был вторым жокеем страны и входил в число лучших двенадцати в мире. Никто не мог занять его места.
— Владельцы никогда не согласятся, — сказал я.
— Вам придется их уговорить.
— Это невозможно.
— Подумайте о будущем ваших конюшен.
Наступило долгое молчание. Одна из резиновых масок переступила с ноги на ногу и вздохнула, как бы от скуки, но толстяку, казалось, торопиться было некуда. Я попросил бы его развязать мне руки, но почему-то не сомневался, что он откажется и еще получит при этом огромное удовольствие.
— Если я возьму на работу вашего жокея, конюшни в любом случае лишаются будущего, — нарушил я затянувшуюся паузу.
Он пожал плечами.
— Возможно, у вас будут мелкие неприятности, но вы уцелеете.
— Я не могу принять вашего предложения, — сказал я.
Он моргнул. Рука, державшая пистолет, дрогнула.
— Я вижу, — произнес он, — ты просто меня не понял. Я ведь говорил, что отпущу тебя при одном условии. — Его ровный, спокойный тон не оставлял сомнений в серьезности этого безумного разговора. — Оно заключается в том, что ты возьмешь жокея, которого я укажу, и при этом не будешь обращаться за помощью ни к кому, включая полицию. Если ты нарушишь это условие, я уничтожу конюшни. Но… — тут он заговорил медленнее, делая ударение на каждом слове, — если ты не согласен, тебе придется остаться здесь. Навсегда.
На это нечего было возразить.
— Ты меня понял?
Я вздохнул.
— Да.
— Прекрасно.
— Помнится, кто-то сказал, что он — не мелкий жулик.
Ноздри его раздулись.
— Я — оператор.
— И убийца.
— Я убиваю только в том случае, когда жертва сама настаивает.
Я уставился на него. Он смеялся про себя над своей милой шуткой — это было хорошо заметно по чуть участившемуся дыханию и дрожи в уголках губ.
«Жертва, — решил я, — не будет настаивать. Пусть себе смеется, сколько влезет».
Я слегка передернул плечами, пытаясь унять боль. Он внимательно наблюдал за мной, но не произнес ни слова.
— Ну что же, — сказал я. — Кто он?
Толстяк замялся.
— Ему восемнадцать лет, — ответил он.
— Восемнадцать!..
Он кивнул.
— Ты дашь ему лучших лошадей, а на скачки в дерби — Архангела.
Невозможно. Абсолютно невозможно. Я посмотрел на пистолет, покоящийся на великолепно сшитых брюках. И промолчал. Мне нечего было сказать.
— Завтра он придет в ваши конюшни. — В голосе толстяка слышалось удовлетворение победой. — Ты наймешь его. Пока у него небольшой опыт верховой езды. Потрудись исправить это упущение.
Неопытный наездник на Архангеле… просто смешно. Настолько смешно, что он похитил меня и угрожает убить, чтобы доказать серьезность своих намерений.
— Его зовут Алессандро Ривера. — На мгновение задумавшись, он добавил самое существенное. — Это — мой сын.
Глава 2
Очнулся я на голом полу обшитого дубовыми панелями кабинета в Роули Лодж. Я лежал на животе. Одни неудобства. Ну и ночка!
Постепенно сознание прояснилось. Одеревеневшее тело, холод, путающиеся мысли — как после наркоза…
Наркоз…
Отправляясь в обратный путь, они любезно не стали бить меня по голове. Толстяк кивнул американцу, и тот, не доставая резиновой дубинки, быстро сделал мне укол в предплечье, после чего мы молча сидели примерно четверть часа, а затем я внезапно потерял сознание и абсолютно не помнил, как очутился дома.
Кряхтя и постанывая, я принялся себя ощупывать. Похоже, все было на месте и без видимых повреждений. Относительно, конечно, потому что, встав на ноги, я понял, что благоразумнее будет сесть в кресло. Я положил локти на стол, голову на руки и стал ждать.
Небо за окном посерело, предвещая приближение ненастного дня. Оконные стекла по низу покрылись корочкой льда. Я продрог до костей.
Мысли мои, казалось, тоже замерзли. Я помнил только, что именно сегодня меня должен осчастливить своим визитом Алессандро Ривера. «Может быть, — устало подумал я, — он унаследовал комплекцию отца, и тогда вопрос о его участии в скачках снимается сам собой. А если нет, с какой стати его папаша стрелял из пушек по воробьям? Почему не пошел обычным путем и не отдал сына в ученичество, как это принято у всех нормальных людей? Потому что он не нормален, потому что сын его не обычный ученик, и потому что ни один нормальный ученик не помыслит начать свою карьеру скачками на фаворите в дерби».