Сектор 100 разработал операцию «Пурпурный шифр», а остальное вы знаете. Она работала в течение трех лет в штабе для КГБ, и теперь получает свое вознаграждение — «Изумрудный шар», стоимостью в 100.000 фунтов. А это важно по двум причинам. Прежде всего это значит, что КГБ прочно сидит на крючке благодаря «Пурпурному шифру», иначе они не стали бы одаривать ее таким баснословным подарком. Это хорошая новость. Это значит, что у нас есть возможность подлить масла в огонь, когда мы передаем туда материалы — продвинуть в третью графу нашу дезинформацию, а возможно даже и во вторую. Во-вторых, это объясняет что-то из того, что не поддавалось раньше нашему пониманию — то, что эта девица до сих пор никогда не получала какой-либо платы за свою службу. Нас это беспокоило. У нее были счета у Глина и Миллса, где значились только полученные чеки за ежемесячное жалованье в 50 фунтов. И она жила только на это. Теперь она получает плату большим куском при помощи этой безделушки, о которой мы узнали. Все очень удовлетворительно.
— Мы ни разу не засекали, кто ее контролирует, сэр? Как она получает задания?
— Да это и не требуется, — произнес «М» раздраженно, занимаясь своей трубкой.
— Раз она зацепилась за «Пурпурный шифр» все, что ей нужно, это держаться за свою работу. А, наплевать на это, парень! Она выплескивает эту чепуху им в руки шесть раз в день. Какие инструкции могут они давать? Я сомневаюсь, что сотрудники КГБ в Лондоне даже знают о ее существовании — может быть глава Резидентуры знает, но, как вам известно, мы даже не имеем представления, кто он. Дайте мне возможность его обнаружить.
Бонда внезапно осенило. Как будто камера заработала в мозгу и засняла кусок отчетливого фильма:
— Может быть этот аукцион у Сотсби поможет нам высветить его, покажет нам, кто это.
— О чем ты мелешь, черт побери, 007? Объясни.
— Хорошо, сэр, — голос Бонда звучал спокойно и уверенно.
— Вы помните, что сказал доктор Фэншейв по поводу той темной лошадки — того, кто использует этого дельца Вартского, чтобы тот шел до их последней цены. Бели русские как кажется, не хотят знать и не особенно беспокоятся о Фаберже, как утверждает доктор Фэншейв, у них, возможно нет полной ясности, сколько эта вещь стоит на самом деле. Во всяком случае, не похоже, чтобы в КГБ знали что-либо об этих делах. Они могут оценивать сам изумруд по рыночной стоимости — скажем, десять или двадцать тысяч фунтов. Эта сумма имеет больше смысла, чем то состояние, которое ей уготовано, если доктор Фэншейв окажется прав. Так что, если глава Резидентуры является единственным человеком, который знает о существовании этой девицы, он единственный, кто знает, что она получает свою плату. Так что он и есть эта темная лошадь. Его пошлют к Сотсби и ему будет поручено взвинчивать цену до потолка. Я уверен в этом. Таким образом, мы можем его идентифицировать, и у нас будут достаточные доказательства. чтобы отправить его домой. Он сам не будет знать, откуда получил удар. Так же и в КГБ. Бели мы отправимся на аукцион и выследим его и если добудем фотографии, мы можем заставить Министерство иностранных дел объявить его персоной нон грата в течение недели. Никто из руководителей Резидентуры не вырастал на деревьях. Пройдут месяцы, прежде чем КГБ подыщет ему замену.
«М» произнес задумчиво:
— Может быть ты кое-что и нащупал, — он крутанулся в своем кресле и уставился сквозь большое окно на неровный горизонт Лондона. Наконец, он сказал через плечо: — Ну, хорошо, 007. Отправляйся к начальнику штаба и раскручивай машину. Я утрясу все с Пятеркой. Это их афера, но наша птичка, Неприятностей не будет. Но сам держись и не вовлекайся в свару за эту безделицу. У меня нет лишних денег на это.
Бонд ответил:
— О, нет, сэр. — Он встал и быстро вышел из комнаты. Он думал, что он поступил очень умно, и ему хотелось посмотреть, так ли это на деле. Он не хотел, чтобы «М» передумал.
У Вартского был офис со скромным, но ультрамодным фасадом на Риджент-стрит 138. Оконная витрина с умеренной экспозицией современных и антикварных ювелирных изделий, даже намеком не свидетельствовала о том, что хозяин был величайшим в мире торговцем изделиями Фаберже. Интерьер — серый ковер, стены, отделанные древесиной сикомора, несколько непрезентабельных витрин — все это было не похоже на восхитительные залы Картье, Бушеро или Ван Клифа, но ряд обрамленных рамками высочайших рекомендаций от королевы Мэри, королевы-матери, самой королевы, короля Павла Греческого и, как ни странно, от короля Дании Фредерика IX, свидетельствовали о том, что это был не простой ювелир.