Ребята называют в письмах много исторических книг — начиная с романов Вальтера Скотта и кончая детской повестью Д'Орвильи «Приключения доисторического мальчика».
Школьник из деревни Щемилино пишет: «Мне хочется, чтобы старые книги перепечатывались, а новые чтобы были интереснее старых».
Можно было бы говорить без конца о разнообразии интересов у поколения, рожденного после революции.
Каждый из нас помнит, как сталкивались в его душе, когда ему было двенадцать-пятнадцать лет, различные страсти и склонности: к почтовым маркам, гербариям, к рыболовному крючку, к звездам, к рубанку и голубятне…
Те же настоящие детские страсти и пристрастия бушуют в письмах наших корреспондентов. Они — дети, самые настоящие дети — пожалуй, даже более наивные и непосредственные, чем были в их возрасте мы. И потому их тоже, конечно, привлекают почтовые марки и голубятни. Но ко всему этому прибавились нынче вещи, о которых мы в свое время даже понятия не имели. Шире стал круг детских интересов и увлечений.
К звездам, атласам, гербариям и удочкам присоединились и планеры различных конструкций, и мелкокалиберная винтовка, и значок ГТО, и образцовый крольчатник, и разные системы буеров, и новые сорта плодовых деревьев из мичуринского питомника.
Если бы план нового издательства детской литературы строился на основании всех многочисленных запросов, обнаруженных в письмах, — этот план был бы похож на инвентарь вселенной. На все «сто тысяч «почему» пришлось бы ответить сотней тысяч книг!
Но, к счастью, можно обойтись и без такого книжного наводнения. Довольно и сотни книг, чтобы удовлетворить самых жадных, самых любознательных читателей.
В хорошей книжке, в каких-нибудь пяти-шести печатных листах, может уместиться все: и люди, и события, и политика, и философия, и даже техника.
И все это может быть так нераздельно, так спаяно художественным замыслом, что наш двенадцатилетний читатель, еще не вполне освоившийся с литературными терминами, назовет такую книгу «захватывающей беллетристикой».
Но для этого на книгу должен быть потрачен подлинный материал, настоящие чувства и мысли. Нельзя же из двух-трех газетных заметок, из нескольких страничек технического справочника и ходячего лозунга строить повесть.
Это ясно чувствуют наши читатели. Одними и теми же словами жалуются они на большинство школьных повестей, и на рассказы о войне, и на детские книжки о строительстве.
«Что же это такое? — пишут они. — Белые ушли, красные пришли, и до свиданья…»
Или:
«Урок начался, урок кончился, ребята ушли домой, и до свидания…»
Или:
«Мы хотим книжек о нашем строительстве, только не вроде описания, а в случаях» (Ялта, девочка 13 лет).
Социалистическое строительство — это тема, упоминаемая чуть ли не в каждом письме.
Митя Григорьев, пионер из Ухолова, Московской области, говорит:
«Мы читаем книги подчас плохие, а хороших книг мы не видим. Хороших книг я читал немного. Это «Дерсу Узала» Арсеньева, «Тансык» Кожевникова, «Республика Шкид» и «Чапаев». Мне бы хотелось сейчас больше книг о строительстве Челябстроя, Днепрогэса, Беломорского водного пути, Уралмашзавода и книги о пятилетке».
Читатели просят книжку о «путешествиях по большим тракторным заводам» — и они же пишут:
«Библиотекарша уверяет, что книжка интересная, а мы поглядим на картинки и только руками отмахиваемся. Знаем: трактор, не проведешь!»
Дети очень уважают настоящий трактор и презирают трактор на обложке детской книги.
О книге М. Ильина они пишут: «Мне нравится «Рассказ о великом плане», где очень ярко и ясно рассказано о будущем, которое будет и которое есть» (пионеры из лагеря им. Дзержинского).
Ребята просят написать и о второй пятилетке так, как написано о первой, но многие из них, по их же собственным словам, долго посматривали недоверчиво на индустриальную обложку первого издания, прежде чем решались взять эту книгу.
Политика для наших ребят не какое-то отвлеченное, туманное дело, которым занимаются взрослые.
Даже пятилетние ребята знают у нас о пятилетке.
Это — работа их отцов и матерей, это их очаг и детская площадка, это дом, который строится напротив их окон.
Наши школьники знают, «с кем они и против кого».
Недаром леди Астор, которая послушала в Петергофе пионерские песни и увидела в лагерном клубе плакаты с надписью: «Мы протестуем против казни 8 негров», — в раздражении разорвала на себе шарф и воскликнула:
— Я протестую против того, что детей отравляют политикой!
И вот у таких-то детей, готовых с жадностью читать не только повесть о гражданской войне и о подпольной работе коммунистов в фашистских странах, но даже ежедневные цифровые сводки добычи угля в Кузбассе, — у таких читателей наши схематические, назидательные книжонки ухитряются отбить всякий интерес к политической литературе.
Как и чем они этого достигают?
Полным забвением элементарных детских требований.
Ребята просят в письмах: дайте книгу, чтобы можно было читать три-четыре дня.
Им дают книгу на четверть часа.
Ребята пишут: дайте не описания, а случаи.
Им дают случай на все книги один: ударник Заруба или Зацепа не спит седьмые сутки, чинит врубовую машину.
Ребята требуют: «Дайте в книжке всю судьбу героя, какие у него были товарищи, как нашел он в жизни свою дорогу — и были ли у него опасности и подвиги?»
А ребятам дают вместо судьбы героя — три производственных совещания, вместо «дороги в жизнь» — премию за ударный труд или общественное порицание. Бывают в таких книжках и подвиги… Но подвигами занимается главным образом наша авантюрно-приключенческая книжка. О ней сейчас и поговорим.
Вопросы, темы, предложения — вот чем полны письма. Но среди груды густо исписанной бумаги мне попалось несколько чистых страничек, на которых было написано всего только:
«Люблю читать про приключения».
Или:
«Больше всего мне нравятся книжки с приключениями».
Эти письма лаконичны, как телеграммы. По сравнению со всеми остальными они кажутся скудными и пустоватыми. Я бы не обратил на них особого внимания, если бы слово «приключения» не встречалось и в других детских письмах, даже в самых серьезных и богатых по содержанию. А слово это встречается на каждом шагу, почти во всех письмах: «Путешествия и приключения», «Приключения на войне», «Приключения советских моряков и летчиков», «Приключения и побеги революционеров», «Приключения первобытных людей», «Приключения беспризорных», «Приключения индейцев».
Любой библиотекарь, на ваш вопрос о том, чего хотят ребята, скажет вам не без тревоги:
— Чаще всего требуют приключений!
Это правда, — самый большой спрос у нас на приключения.
Романтика, героика, фантастика, экзотика в советской литературе для детей пока еще отсутствуют.
И вот ребята бросаются в лучшем случае на Купера, на Жюля Верна и Джека Лондона, а в худшем — на Пинкертона.
В письмах к Горькому они иногда упоминают Пинкертона, но с некоторой осторожностью (знают, что за Пинкертона их не похвалят). Зато «Капитан Сорви Голова» рекомендуется ими, как одна из самых захватывающих повестей на свете.
«Вот если бы все книжки были похожи на эту, их бы читали не отрываясь!»
Надо не пугаться слова «приключения», а попытаться вникнуть в то, что подразумевают под ним наши дети. Я уверен, что каждый из десяти читателей в это слово вкладывает различный смысл.
В письмах к Горькому «приключения» чаще всего упоминаются рядом с путешествиями и научной фантастикой.
Совершенно ясно, что приключения в таком случае означают события, факты, эпизоды, одним словом — фабулу.