Кроме беглого наброска ничего не дает для эпохи Империи и книга E. Pariset «Histoire de la fabrique Lyonnaise» (Lyon, 1901), где периоду от 1800 г. до июльской революции 1830 г. посвящено всего 20 страниц (стр. 259–279). Несколько больше даст другой его труд — «La chambre de commerce de Lyon au dix-neuvième siècle» (в «Mémoires de l’Académie de Lyon» за 1890–1891 гг.). Здесь мы находим перепечатку одного документа палаты (петиция от 11 декабря 1806 г.) и цитаты из некоторых других. (Именно беглость и отрывочность страниц, посвященных эпохе Империи, и заставили меня предпринять специальные поиски в архиве Лионской торговой палаты). Кроме того, занимаясь в данном случае историей не шелковой промышленности, а лишь торговой палаты г. Лиона, Паризе пользовался исключительно лионскими документами, а без Национального архива нельзя писать даже историю лионской шелковой индустрии.
Казалось бы, можно было рассчитывать найти что-нибудь относящееся к моей теме в специальных трудах по истории той или иной фабрикации, но и тут оказалась полная скудость.
Henri Bouchot, например, написал специальную книгу «Le luxe français. L’Empire» в 214 страниц, in 4°, посвященную роскоши при Империи, и не единой строки не отвел вопросу о выделке предметов роскоши и о том, что связано было с судьбами этой отрасли промышленности в наполеоновские времена.
Существует специальная книга о поставщиках Наполеона (Maze-Sencier. Les fournisseurs de Napoléon I. Paris, 1893), и я был уверен, что найду там хоть что-нибудь об отношении Наполеона к лионскому шелковому производству, о заказах, которые он делал в Лионе, с целью отчасти ослабить тяжелые последствия кризисов, и т. п. Ничего об этом книга не говорит.
Замечаниями самого общего характера, и притом очень беглыми, ограничиваются и труды, в той или иной мере затрагивающие историю бумагопрядильного, шерстяного и полотняного производств. Для них эпоха Консульства и Империи (как и эпоха революции) — лишь введение к современности или, в лучшем случае, к периоду 1850–1860 гг. О самостоятельном научном значении этих «вводных» страниц, а иногда и строчек, здесь не стоит распространяться.
3. История остального континента и Англии меня здесь интересует, конечно, исключительно с той точки зрения, что она может дать для понимания положения французской промышленности и влияния на нее континентальной блокады. Разумеется, прежде всего в данном случае интересны: Бельгия, Женева (департамент Лемана), левый берег Рейна, ганзейские города, Голландия, Пьемонт, непосредственно слившиеся с Империей; затем: остальная Швейцария, королевство Италии, Неаполитанское королевство, великое герцогство Берг, Испания, территории которых находились вполне или отчасти в прямой зависимости от воли французского императора; наконец, германские государства — как Рейнского союза, так и Саксония, имевшая прямые торговые сношения с Империей. Затем можно было рассчитывать найти что-либо относящееся к французской промышленности в английской историографии. Что касается Пруссии, Австрии, стран Леванта, то здесь и a priori, и фактически та экономическая историография, которая вообще существует, не могла дать (и не дала) ничего, что могло бы помочь выяснению истории французской промышленности. Мало того, даже для пополнения сведений по внешней истории блокады историография этих стран ничего не дала. С Францией экономические сношения этих стран обыкновенно не были непосредственными, блокада (даже в Пруссии) фактически очень сильно нарушалась, хотя нарушения эти не принимали характера принципиального протеста, открытой борьбы. В книгах, трактующих об этих странах в эпоху Наполеона, если, в виде счастливого исключения, и возможно констатировать, что экономическая история не обойдена молчанием вполне, то все-таки и о блокаде и о сношениях с Францией говорится мало и бегло, если вообще что-нибудь говорится. Чаще же всего дело ограничивается рассказом о знаменитых декретах — берлинском, миланском и трианонском, да о том, какие законоположения были изданы местными правительствами во исполнение этих наполеоновских приказов. Не дала ничего для истории французской внешней торговли и русская историография, если не считать цитируемого в своем месте превосходного издания вел. кн. Николая Михайловича (донесения Коленкура и др.). (Впрочем, об историографии Пруссии, Австрии, России еще будет речь впереди.)
Итак, извлечь что-нибудь пригодное для моей темы я мог надеяться лишь при рассмотрении специальной историографии стран, наиболее тесно связанных с наполеоновской Францией, но и тут результаты оказались чрезвычайно скромными.
Истории Бельгии при Наполеоне Sylvain Balau посвятил два тома («La Belgique sous l’Empire». Paris, 1894), a о континентальной блокаде говорит на одной странице (т. I, стр. 55) и, конечно, в самых общих фразах.
В двухтомном исследовании Lanzac de Laborie «La domination française en Belgique» (Paris, 1895) 9 страниц посвящены интересующим нас тут вопросам (т. II, стр. 41–50: «La situation économique: progrès de la contrebande»). Автор излагает доклад члена Государственного совета Miot, посланного в 1805 г. с целью расследовать вечно раздражавший Наполеона вопрос о контрабанде; это изложение занимает семь страниц из девяти, которые вообще посвящены экономическому состоянию Бельгии в эпоху Империи (самый доклад Miot — одно из бесчисленных, очень однообразных показаний о распространенности английской контрабанды в пограничных местностях Империи).
Недавно (лишь в 1912 г.) законченная шеститомная работа Jules Delhaize «La domination française en Belgique à la fin du XVIII et au commencement du XIX siècle» отодвинула на задний план все предшествующие монографии о Бельгии в эпоху французского завоевания, революции и Империи. Но для экономической истории Бельгии в эту эпоху работа Delhaize не дала ничего. Три последних тома ее посвящены времени Наполеона (t. IV. «Le Consulat». Bruxelles, 1910; t. V. «L’Empire. Première partie». Bruxelles, 1911; t. VI. «L’Empire. Deuxième partie». Bruxelles, 1912), но, кроме военной и политикоадминистративной стороны, мы тут ничего не находим (если не считать беглых, общих слов, например, т. V, стр. 311, 314, 315 и т. п.). К слову замечу, что и характеристики настроения бельгийского общества и народа при Наполеоне мало удаются автору: он все видит в розовом свете и склонен приписывать всему бельгийскому народу, пережившему наполеоновское владычество, собственное свое преклонение перед французским императором.
Так обстоит дело со специальной литературой по истории Бельгии в этот период. Есть и история бельгийской промышленности, затрагивающая данную эпоху. В книге Briavoinne «De l’industrie en Belgique» (Bruxelles, 1839) одна глава посвящена эпохе французского владычества в Бельгии, с 1795 до 1814 гг. (стр. 107–142). Автор пользовался для этого очерка главным образом официальными сведениями, которые публиковало время от времени императорское правительство.
Не лучше обстоит дело и с Апеннинским полуостровом. Старой историографии королевства Италии, Неаполя (вроде книги Coletta), Рима я даже почти и не коснусь; кроме фактов военно-дипломатического и в лучшем случае административного характера, там совсем ничего не находим. Но и новейшая литература мало помогает нам, хотя, конечно, нынешние монографии бесконечно выше стоят по общей своей ценности; все же вопросы политические, административные первенствуют над вопросами финансово-экономического характера.
Первая по времени большая история Италии в наполеоновскую эпоху была написана Carlo Botta — в VII, VIII, IX и X томах его «Storia d’Italia dal 1789 al 1814» (1825). Она оставила совершенно вне рассмотрения всю экономическую сторону жизни итальянских государств, подпавших под власть Наполеона, и так как Botta несколько десятилетий считался лучшим авторитетом в историографии предмета, то, конечно, его многочисленные компиляторы и последователи не сочли нужным даже пытаться восполнить этот пробел. Почти одновременно с книгой Botta вышла и книга Federico Coraccini «Storia dell’amministrazione del regno d’Italia durante il dominio francese» (под псевдонимом Coraccini скрывался Carlo La Folie). Даже и в этой книге, специально посвященной внутренней истории Италии, о континентальной блокаде лишь упоминается бегло (стр. 178), а о промышленности говорится несколько незначащих слов (стр. 184). Конечно, при таких воззрениях на дело трудно и ожидать найти что-либо у Ботты и его преемников, писавших «общую» историю. Так было и в историографии середины века, когда объединение Италии оживило интерес к ее истории вообще, а к истории наполеоновской эпохи в частности, так было большей частью и до самого последнего времени. Такова работа Sclopis’a «La domination française en Italie» (в «Seances et travaux de l’Académie des sciences morales et politiques» за 1861 г.), самая солидная и самостоятельная из работ по этому предмету, написанных в середине XIX в.; таковы и другие (уж литературы общей по истории Италии в новое время и т. п. я и не касаюсь).