«ЧУЖОЙ ДЛЯ ВСЕХ...»
Чужой для всех,
Со всеми в мире —
Таков, поэт,
Твой жребий в мире!
Ты — на горе,
Они — в долине;
Но — бог и свет
В твоей пустыне.
Их дух привык
Ко тьме и ночи,
И голый свет
Им режет очи, —
Но ведь и им,
На самом пире,
Им нужно знать,
Что есть он в мире,
Что где-нибудь
Еще он светит,
Что воззовешь —
И он ответит!
ПУСТЫННИК
И ангел мне сказал: иди, оставь их грады,
В пустыню скройся ты, чтоб там огонь лампады,
Тебе поверенный, до срока уберечь,
Дабы, когда тщету сует они познают,
Возжаждут Истины и света пожелают,
Им было б чем свои светильники возжечь.
EXCELSIOR
(Из Лонгфелло)
На высях Альп горит закат;
Внизу, в селеньи, стены хат
Отливом пурпурным сияют...
Вдруг видят люди: к ним идет
Красавец юноша, несет
В руке хоругвь, на ней читают:
Excelsior!
Идет он мимо — вверх — туда,
Где царство смерти, царство льда;
Не смотрит, есть иль нет дорога;
Лишь ввысь, восторженный, глядит,
И клик его в горах звучит,
Как звук серебряного рога:
Excelsior!
Предупреждают старики:
«Куда идешь? Там ледники!
Там не была нога людская!
Спокон веков там ходу нет!»
Но он не слушает, в ответ
Лишь кликом горы оглашая:
Excelsior!
Краса-девица говорит:
«Останься здесь, от бурь укрыт,
Любим и счастлив с нами вечно!»
Он перед ней замедлил шаг,
Но через миг опять в горах
Раздалось, вторясь бесконечно:
Excelsior!
И вот уж скрылся он из глаз —
Уж пурпур на горах погас,
Бледнеют снежные вершины,
И там, в безмолвьи ледяном,
Звучит, как отдаленный гром,
С высот несущийся в долины:
Excelsior!
Чуть свет, при меркнущих звездах,
На льды в обход пошел монах,
Неся запас вина и хлеба, —
И слышит голос над собой
Как бы от тверди голубой,
С высот яснеющего неба;
Excelsior!
И тут же лай собаки, вмиг
Он к ней — и видит: в снеговых
Сугробах юноша... О, боже!
Он бездыханен, смертный сон
Его сковал, и держит он
В руке хоругвь, где надпись тоже —
Excelsior!
Уж горы облило зарей:
Лежит он, бледный и немой,
Среди пустынь оледенелых...
Стоит и слышит вдруг монах —
Уже чуть внятно — в высотах —
В недосягаемых пределах:
Excelsior!
«КУДА Б НИ ШЕЛ ШУМЯЩИЙ МИР...»
Куда б ни шел шумящий мир,
Что б разум будничный ни строил,
На что б он хор послушных лир
На всех базарах ни настроил, —
Поэт, не слушай их. Пускай
Растет их гам, кипит работа, —
Они все в Книге Жизни — знай —
Пойдут не дальше переплета!
Святые тайны Книги сей
Раскрыты вещему лишь оку:
Бог открывался сам пророку,
Его ж, с премудростью своей,
Не видел гордый фарисей.
Им только видимость — потреба,
Тебе же — сущность, тайный смысл;
Им — только ряд бездушных числ,
Тебе же — бесконечность неба,
Задача смерти, жизни цель —
Неразрешимые досель,
Но уж и в чаемом решенье,
Уже в предчувствии его
Тебе дающие прозренье
В то, что для духа — вещество
Есть только форма и явленье.
«БЕЛЫЕ ЛЕБЕДИ, ВЕСТНИКИ СВЕТЛОЙ ВЕСНЫ, ПРОЛЕТЕЛИ...»
Белые лебеди, вестники светлой Весны, пролетели.
Сердце Земли встрепенулось, сверкнули ожившие воды...
Миг — и проглянут цветы... Да, Весна это, Радость-весна!
Как эти лебеди, мысли виденьем в душе пролетают,
Сердце трепещет в груди... пробиваются слезы восторга:
Чувствую — близятся — их осязаю и вижу — стихи!
«ЗАЧЕМ ПРЕДВЕЧНЫХ ТАЙН СВЯТЫНИ...»
Зачем предвечных тайн святыни
В наш бренный образ облекать,
И вымыслом небес пустыни,
Как бедный мир наш, населять?
Зачем давать цвета и звуки
Чертам духовной красоты?
Зачем картины вечной муки
И рая пышные цветы?
Затем, что смертный подымает
Тогда лишь взоры к небесам,
Когда там радуга сияет
Его восторженным очам...
«ВДОХНОВЕНЬЕ — ДУНОВЕНЬЕ...»
Вдохновенье — дуновенье
Духа божья!.. Пронеслось —
И бессмертного творенья
Семя бросило в хаос.
Вмиг поэт душой воспрянет
И подхватит на лету,
Отольет и отчеканит
В медном образе — мечту!