Не испуганным ребенком
Перед ним она стояла;
Не того, молве поверя,
От монаха ожидала.
Ей уж стал казаться лучше
Духовник ее придворный,
Но искуснее обоих —
Приор в Бургосе соборный.
«Ну, а этот!.. мне пророчит
Ад и всяческие страхи
За жидов и за ученых!
Он такой, как все монахи!»
И, собою не владея,
Изабелла гордо встала
И, вуаль с чела откинув,
Так монаху отвечала:
«Я, как женщина, о padre,
Дел правленья не касаюсь.
Их король ведет. Сама же
В чем грешна я — в том и каюсь.
Мне самой жиды противны.
Но они народ торговый,
И — политик это ценит —
На налог всегда готовый.
С королем, моим супругом,
В Саламанхе мы бывали,
Нас нигде с таким восторгом,
Как студенты, не встречали.
Дон Фернандо был доволен,
Я ж скажу, что говорила:
В их сердцах — опора трона,
Наша слава, наша сила!..
А от тех ученых бедных,
С виду, может быть, забавных,
Уж давно у нас в бумагах
Много есть проектов славных.
Их труды и жажду знаний
Для чего стеснять — не знаю!
И возможно ль всех заставить
Думать так, как я желаю!
Пусть их мыслят, пусть их ищут!
Мысль мне даст бедняк ученый —
Из нее, быть может, выйдет
Лучший перл моей короны!
И что будет — воля божья!
Только всё нам предвещает:
Миру царствованье наше
Новых дней зарей сияет!»
И уйти она хотела
Без смущения, без страха,
Лишь сердясь на дам придворных,
Расхваливших ей монаха.
Но монаха, знать, недаром
Жены славили и девы:
Как глаза его сверкнули
На движенье королевы!
Он как барс в железной клетке
Встрепенулся, со слезами
Упуская эту душу,
Отягченную грехами!
«Погоди! — он кликнул громко. —
И познай: не я, царица,
Говорил с тобой. Здесь явно
Всемогущего десница!
Я в лицо тебя не видел:
Ты его мне скрыть хотела,
Кто ж сказал, что предо мною
Королева Изабелла?
Всё, царица, всё я знаю...
Все дела твои, мечтанья,
Даже — имя, пред которым
Ты приходишь в содроганье...
Бал французского посольства...
Кавалер иноплеменный
В черной маске... На охоте
Разговор уединенный...
После в парке...» — «Здесь измена! —
Горьким вырвалося стоном
Из груди у королевы. —
Кто же был за мной шпионом?..
Кто? ответствуй!..» — всё забывши,
Восклицала королева,
Величава и прекрасна
В блеске царственного гнева...
Если б не был Сан-Мартино
Небом свыше вдохновенный,
Я б сказал: глаза горели
У него, как у гиены;
Но когда с негодованьем
На него она взглянула,
В этот миг в глаза гиены
Точно молния сверкнула!
Но... сверкнула — и угасла!
«Нет, — стонала Изабелла, —
Я одна лишь знала тайну!
Я владеть собой умела!
Даже он — не смел подумать!
Где ж предатель? Где Иуда?
Это имя только чудом
Мог ты знать...»
— «И было чудо, —
Произнес монах, — и ныне
Не случайно, не напрасно
В храм пришла ты... Это имя —
Вот оно!..»
О, миг ужасный!..
Вдруг лицо свое худое,
Сам робея без отчета,
К Изабелле он приблизил
И, дрожа, шепнул ей что-то...
Отшатнулась, онемела
Королева в лютом страхе!
Взор с тоской и изумленьем
Так и замер на монахе...
На нее ж его два глаза
С торжеством из тьмы глядели,
Точно всю ее опутать
И сковать они хотели...
И душа ее, как птичка
В тонкой сетке птицелова,
Перепуганная, билась,
Уступала, билась снова...
В храме пусто, в храме тихо;
Неподвижны вкруг святые;
Страшны хладные их лица,
Страшны думы неземные...
Лишь звучал монаха шепот
И порывистый, и страстный:
«Признаю твой промысл, боже!
Перст твой, боже, вижу ясно!»
Светел ликом, к королеве
Он воззвал: «Жена, не сетуй!
Милосерд к тебе всевышний!
Вот что в ночь свершилось эту!
Для меня вся ночь — молитва!
Видит плач мой сокровенный,
И биенье в грудь, и муки
Он один, гвоздьми пронзенный!
В эту ночь — среди рыданий —
Вдруг объял меня чудесный
Сон, и вижу я: всю келью
Преисполнил свет небесный.
Муж в верблюжьей грубой рясе,
Оным светом окруженный,
Подошел ко мне и позвал —
Я упал пред ним смущенный.