Выбрать главу
Грозный сонм князей имперских, Из Сорбонны депутаты, Трирский, Люттихский епископ, Кардиналы и прелаты,
Оглянулся даже папа! И суровый лик дотоле Мягкой, старческой улыбкой Озарился поневоле;
Сам оратор, доктор черный, Начал путаться, сбиваться, Вдруг умолкнул и в окошко Стал глядеть и — улыбаться!
И чего ж они так смотрят? Что могло привлечь их взоры? Разве небо голубое? Или розовые горы?
Но — они таят дыханье И, отдавшись сладким грезам, Точно следуют душою За искусным виртуозом...
Дело в том, что в это время Вдруг запел в кусту сирени Соловей пред темным замком, Вечер празднуя весенний;
Он запел — и каждый вспомнил Соловья такого ж точно, Кто в Неаполе, кто в Праге, Кто над Рейном, в час урочный,
Кто — таинственную маску, Блеск луны и блеск залива, Кто — трактиров швабских Гебу, Разливательницу пива...
Словом — всем пришли на память Золотые сердца годы, Золотые грезы счастья, Золотые дни свободы...
И — история не знает, Сколько длилося молчанье И в каких странах витали Души черного собранья...
Был в собраньи этом старец, Из пустыни вызван папой И почтен за строгость жизни Кардинальской красной шляпой, —
Вспомнил он, как там, в пустыне, Мир природы, птичек пенье Укрепляли в сердце силу Примиренья и прощенья, —
И, как шепот раздается По пустой, огромной зале, Так в душе его два слова: «Жалко Гуса», — прозвучали;
Машинально, безотчетно Поднялся он и, объятья Всем присущим открывая, Со слезами молвил: «Братья!»
Но, как будто перепуган Звуком собственного слова, Костылем ударил об пол И упал на место снова.
«Пробудитесь, — возопил он, Бледный, ужасом объятый, — Дьявол, дьявол обошел нас! Это глас его, проклятый!..
Каюсь вам, отцы святые! Льстивой песнью обаянный, Позабыл я пребыванье На молитве неустанной —
И вошел в меня нечистый! — К вам простер мои объятья, Из меня хотел воскликнуть: «Гус невинен». Горе, братья!..»
Ужаснулося собранье, Встало с мест своих, и хором «Да воскреснет бог» запело Духовенство всем собором, —
И, очистив дух от беса Покаяньем и проклятьем, Все упали на колени Пред серебряным распятьем, —
И, восстав, Иоганна Гуса, Церкви божьей во спасенье, В назиданье христианам, Осудили — на сожженье...
Так святая ревность к вере Победила ковы ада! От соборного проклятья Дьявол вылетел из сада,
И над озером Констанцским, В виде огненного змея, Пролетел он над землею, В лютой злобе искры сея.
Это видели: три стража, Две монахини-старушки И один констанцский ратман, Возвращавшийся с пирушки.
1859

ПОЭТ И ЦВЕТОЧНИЦА

(Гётевская элегия)
Она
Высыпь цветы из корзины у ног моих, милый. Сядь и уж мне не мешай!.. Скоро смеркаться начнет.
Он
Что за хаос вкруг тебя! И над ним, как Любовь, ты склонилась Мыслью готова в него жизнь и гармонию влить!
Она
Розы не трогай: чудесные розы! Из них загляденье Выйдет венок — и тебе этот венок я подам!
Он
Как мне забавно всегда! На пиру ты венок мне подносишь! Я равнодушным кажусь — сам же весь занят тобой!
Она
Ты не глядишь на меня, но я чувствую взгляд твой горячий... Точно сребристую сеть я за собой волочу!
Он
Это влечет тебя сердце мое в уголок наш укромный, Где ты — как Флора в цветах, и у колен твоих я.
Она
Да, а сойдемся мы здесь — от меня ты уж мыслью далеко! Вот и теперь не глядишь... Что же ты вдруг замолчал?
Он
Вот что я вспомнил: был Павзий, художник; любил он Гликеру; Плесть мастерица была эта Гликера венки.
Она
Это — как будто бы мы! Только ты не художник, а лучше — Фебом любимый поэт! гордость и слава Афин!
Он
Эту Гликеру прелестнейшей девушкой, милым ребенком Он всю в цветах написал — и обессмертил себя!
Она