«МЕЖ ТРЕМЯ МОРЯМИ БАШНЯ...»
Меж тремя морями башня,
В башне красная девица
Нижет звонкие червонцы
На серебряные нити.
Вышло всех двенадцать ниток.
Повязавши все двенадцать —
Шесть на грудь и шесть на косы, —
Вызывает дева солнце:
«Солнце, выдь! — я тоже выйду!
Солнце, глянь! — я тоже гляну!
От тебя — луга повянут,
От меня — сердца посохнут!»
СТАРЫЙ МУЖ
Запевают пташки на заре,
Золотятся снеги по горе;
Пробудилась молода жена,
Будит мужа старого она:
«Пробудись-проснись, голубчик мой!
Полюбуйся молодой женой;
Мой ли стан — что тонкий кипарис,
Что лимоны, груди поднялись...»
Старый муж прикинулся, что спит,
Сам не спит, а вполугляд глядит.
«Эх, когда бы прежние года,
Не будила бы меня млада!
Засыпала б поздно ввечеру,
Просыпала б долго поутру;
По утрам бы я ее будил,
Золотые б речи говорил;
Притворялась бы она, что спит,
Крепко спит, не слышит, не глядит».
МОЛОДАЯ ЖЕНА
Наряжалась младая Елена,
Наряжалась на праздник к обедне.
Красный фес с жемчугом надевала
И червонцы на черные косы;
Из лица вся сияла, что солнце,
Бела грудь — что серебряный месяц.
Подымалася на гору в церковь,
Стала спрашивать буйное сердце:
«Что ты, сердце, болишь и вздыхаешь,
Словно камень ты на гору тащишь?..»
— «Легче б камни тащить мне, чем горе,
Злое горе от старого мужа.
Я б к другому пошла хоть в неволю,
Хоть в неволю б пошла к молодому!
Ненаглядно б я им любовалась,
Что высоким в саду кипарисом;
Любовался б он, тешился мною,
Что цветущею яблонькой нежной;
Я сама бы его наряжала,
Как меня наряжает мой старый;
Я ему бы всё в очи глядела,
Как глядит мой старик в мои очи;
И не звал бы меня он ворчуньей
И капризной, негодною плаксой,
Называл бы веселою пташкой,
Называл бы своею голубкой!..»
ПЕВЕЦ
Некрасив я, знаю сам;
В битве бесполезен! —
Чем же женам и мужам
Мил я и любезен?
Песни, словно гул в струнах,
Грудь мне наполняют,
Улыбаются в устах
И в очах сияют.
«ПТИЧКИ-ЛАСТОЧКИ, ЛЕТИТЕ...»
Птички-ласточки, летите
К прежней любушке моей:
Не ждала б она, скажите,
Мила друга из гостей.
Во чужой земле сгубила
Зла волшебница меня,
И меня приворожила,
И испортила коня.
Я коня ли оседлаю —
Расседлается он сам;
Без седла ли выезжаю —
Гром и буря ввстречу нам!
У нее слова такие:
Скажет — реки не текут!
С неба звезды золотые,
Словно яблочки, спадут!
Глянет в очи — словно хлынет
В сердце свет с ее лица;
Улыбнется — словно кинет
Алой розой в молодца!
ОЛИМП И КИССАВ
Стал Киссав с Олимпом спорить:
«Ты угрюм стоишь, пустынный,
Я ж, смотри, цветущ и весел!»
Отвечал многовершинный,
Отвечал Олимп Киссаву:
«Не хвались, Киссав надменный,
Я — старик Олимп, и знают
Старика во всей вселенной!
У меня ль под синим небом
Шестьдесят вершин сияют;
У меня ли с лона шумно
Сто ключей живых сбегают;
Надо мной орлы кружатся,
Любит клефт меня воитель
И боится храбрый турок —
Твой высокий повелитель».
ГОЛОС ИЗ МОГИЛЫ
Два дня у нас шел пир горой, два дня была попойка,
На третий, поздно к вечеру, вина в мехах не стало;
Достать еще вина меня послали капитаны;
Пошел я в незнакомый путь — дорогой заплутался,
Шел дикими тропинками, шел узкими путями;
И узкий путь привел меня к пустынной старой церкви.
Вкруг церкви было кладбище — всё плиты гробовые;
Одна плита пониже всех — от всех была в сторонке;
И я не разглядел ее, ногой прошел по камню.
И слышу будто стон глухой и голос из могилы.
«О чем, — спросил я, — ты вопишь, о чем, могила, стонешь?
Земля ли тяжела тебе иль давит черный камень?»
— «Нет, мне не тяжела земля, не давит черный камень,
А стыдно мне, и больно мне, и горько несказанно,
Что ходишь надо мною ты, меня ногою топчешь!..
Аль не был тоже молод я? аль не был паликаром?
При месяце не хаживал пустынными тропами?
И с зорями росистыми не радовался миру?..»