Она терпеливо ждала, и он ответил наконец совершенно безразличным тоном:
— Все это догадки. И ты не должна была рисковать… Потом, Серафима, для меня неприятно, что ты продумываешь каждый шаг человека, которого любишь. Так можно много лишнего надумать. Ты должна мне верить, просто верить — и все.
— Я верю тебе, — сказала она, улыбаясь. — Только потому и верю, что думаю, и каждый шаг твой — радость моя.
Он посидел еще немного и вернулся к себе. И Серафима не осмелилась удерживать Илью; с горечью она поняла, что, совсем не желая этого, обидела его.
В полдень к Варичеву явился капитан. Его сопровождал матрос-переводчик. Невысокий, сухощавый и подчеркнуто любезный человек, со скуластым лицом, с белыми металлическими зубами.
Они вошли в комнату и, одновременно сняв фуражки, низко поклонились Илье.
— Капитан и команда шхуны «Моджи-мару» приветствуют вас, сэр, — быстро и четко проговорил переводчик. — Они просят разрешения посильно отблагодарить вас, сэр, за оказанный нам приют.
Варичев пригласил их присесть. Капитан еще раз поклонился и, приглаживая короткие, напомаженные волосы, сел к столу. Матрос остался у двери, он только сказал негромко:
— Благодарю, сэр.
Ничего особенного Варичев не заметил с первого взгляда в этих людях.
Много раз ему приходилось встречать японских рыбаков и матросов — и они, эти двое, были похожи на сотни других.
— Каким образом очутились вы в наших краях? — спросил он. — Участок номер тринадцать очень далеко отсюда.
Матрос обернулся к своему капитану и почему-то долго переводил вопрос. Капитан поправил круглые темные очки и ответил двумя-тремя словами.
— Мы шли вдоль побережья, на южный Сахалин, — сказал матрос. — На таком маленьком судне, как наше, было бы рискованно обходить остров по океану с восточной стороны. Сейчас, как вам известно, штормовые погоды, сэр. Мы просим у вас приюта лишь на короткое время.
Кто-то постучал в дверь. Вошел молодой рыбак, Алеша, тот самый, который спрашивал у Асмолова о маяке. Белокурый, с ровным, правильным носом, с легким кучерявым пушком на бороде, с задумчивыми синеватыми глазами, он давно уже нравился Илье, но был до крайности застенчив, и поэтому Варичев немного удивился его приходу.
— За советом я, Илья Борисыч, — тихо сказал он. — На пятой лодке две уключины сломались… А этот, Андрюша, не хочет новую сделать… Неможется ему… говорит.
— Передайте ему, что я приказываю, — сказал Илья.
Алеша радостно улыбнулся.
— Вот спасибо! — И сразу же ушел.
Капитан и матрос переглянулись и оба коротко взглянули на Илью.
Варичев достал табакерку, предложил гостям закурить и закурил сам. Они придвинулись ближе, оба в молчаливом и покорном ожидании, как будто не вопрос о «приюте», а сама судьба их решалась теперь. Варичеву нравилась эта смущенная покорность гостей. Для него это было первым и сильным ощущением собственной власти.
— Что же, я не отказываю вам в приюте, — заключил Илья уже дружественным тоном, — и вознаграждения за это не беру.
Да, он считал себя великодушным человеком.
Переводчик поклонился несколько раз и быстро затараторил что-то капитану. Тот вскочил со стула и, тоже кланяясь, крепко пожал руку Варичеву своей маленькой цепкой рукой.
Илья спросил у них о ходе путины. Поминутно вздыхая И покачивая головой, переводчик долго рассказывал о неудачах промысла номер тринадцать. Он всячески журил своих рыбаков, не привыкших к суровому климату Севера, и под конец горько засмеялся:
— Даже рыба ушла от нашего участка. Обиделась, наверно, не умеют ловить…
За окном послышались шаги. Мокрый и усталый, в горницу вошел Рудой; капитан встал; оба гостя одновременно улыбнулись Рудому. Но, видимо, удивленный, Рудой ничего не ответил, отряхнул фуражку, отбросил чуб.
— Что делать, Борисыч? Шаланду нашу пора просмолить. Дождь мешает.
— Сделайте навес, — сказал Илья.
Рудой усмехнулся, вытер о колени руки.
— А доски где взять?
— Брезент возьмите…
— Да нет его, брезента…
— Парус возьмите. На баркасе большой парус.
Словно обозленный непонятливостью Ильи, Рудой дернул себя за ус.
— Не даст Асмолов.
Японцы с вежливым вниманием слушали их разговор.
— Не даст? — переспросил Варичев и поднялся с кровати. — Я приказываю ему. Так и скажи, если не даст. Приказываю.
Рудой даже отступил к порогу. Веки его часто мигали. Но вдруг он засмеялся коротким и радостным смешком.
— А-а… Понимаю. Боевой порядок?.. Есть, командир! — И стукнув каблуками, вышел из горницы.