Что касается самой Японии, о ней еще ходили досужие вымыслы иноземных торговцев и миссионеров. Для европейских кораблей был открыт только один порт — Нагасаки: иностранные корабли могли посещать его только с предварительного разрешения японских правительственных чиновников.
— Я хотел бы увидеть эту страну, — говорил Рикорд, пристально всматриваясь в южную сторону океана. — Не странно ли, право, что в течение стольких лет она сокрыта от взоров наших ученых и моряков? Возможно, что Нагасаки — только показной город, а в центре, в глубине страны, все выглядит по-иному, богаче или беднее, чем в Нагасаки, и, возможно, немало удивительных пришлось бы наблюдать обычаев и законов, ремесел, картинок быта, искусств…
— Все это соблазнительно, конечно, — соглашался Головнин, — однако у нас другое задание, Петр, и к тому же Япония еще далеко, и смотри-ка внимательнее, брат, — вон впереди опять клокочет течение.
Этот рейс нисколько не был похож на недавний поход в южных широтах. Тогда при первой возможности шлюп одевался всеми своими парусами, и радостно было считать пройденные мили, и приятно отмечать на карте оставленные за кормой, возможно, враждебные, грозившие погоней острова.
Теперь «Диана» медленно блуждала меж рифов и скал, в проливах, похожих на ущелья, боролась с могучими, изменчивыми течениями, с холодными шквалами, внезапно налетавшими с Охотского моря, или долгими часами осторожно кралась в тумане, где поминутно грозила опасность разбиться на камнях.
Один за другим в четких очертаниях острова ложились на карту: Расева, Ушисир, Кетой, Синсиру, два Чирпоя, Мекантор, западная сторона Урупа…
Какой-то неизвестный остров вырисовался из тумана юго-западнее Урупа, отделенный от другого, еще более южного, широким проливом. Головнин справился по карте Броутона, однако ответа не получил: Броутон не был уверен, пролив это или залив. «Диана» приближалась к берегу, и вскоре там, где два острова как будто разъединялись, капитан увидел на низкой перемычке какие-то строения… Значит, здесь не было пролива: перешеек соединял северную оконечность острова Итурупа. Строения и байдары у самого берега принадлежали, конечно, курильцам. Случай подобной встречи не следовало упускать: курильцы подробно расскажут об острове, и это облегчит опись… Уже вблизи берега Головнин приказал отдать якорь. Он кликнул штурманского помощника Новицкого, исполнительного, знающего дело моряка, и, указав на берег, приказал спустить шлюпку.
— Возьмите с собой четверых вооруженных матросов. Оружие — на всякий случай. При встрече избегайте малейшей грубости. Расспросите у курильцев об острове по возможности подробно.
Словно из-под руки у Головнина неслышно, неожиданно появился мичман Мур. После побега из Капштадта он всячески старался заслужить одобрение своего начальства, даже прислужничал и лебезил, и капитан уже собирался было списать его со шлюпа в Петропавловске, но Мур показался таким растерянным и жалким, так слезно стал упрашивать и умолять, что капитан переменил решение, сказав:
— Служить, но не прислужничать. Поняли? Я постараюсь проверить вас на серьезных заданиях.
Мур поговаривал иногда, будто он с нетерпением ждет этих серьезных заданий. Теперь он стоял перед Головниным заметно взволнованный, с дрожащими тонкими губами, с тем неуловимо переменчивым обликом лица, какой бывает у некоторых людей, когда они одновременно и отваживаются, и боятся, и стремятся скрыть это от постороннего взгляда.
— Посмею обратиться, господин флота капитан… и просить вашего разрешения отправиться вместе со штурманским помощником Новицким в разведку.
— А что же? Пожалуй… — согласился Головнин. — Особенно не опасайтесь: во-первых, курильцы — наши друзья. Во-вторых, в случае неожиданностей — мы наготове.
Шлюпка отвалила от борта «Дианы» и быстро понеслась к поселку. Там, на низком берегу, засуетились люди. Они сдвинули на воду большую байдару, в которой разместился целый отряд, и байдара пошла наперерез шлюпке.