— Это просто сказать… «под метлу».
Голос Елены Михайловны стал словно бы глуше, а глаза темнее.
— Что, вам жаль этой разнесчастной Слободки?
— Я здесь родился, — сказал Елизар Саввич.
Она спокойно смотрела ему в лицо.
— Я родилась на Собачеевке, в землянке. Был в старой Горловке такой район землянок и лачуг. Когда ее убирали, я плакала… и многие плакали…
Боцман тихо вздохнул:
— То-то!
— От радости, — сказала Елена Михайловна.
Соседи беспокойно передвинулись у стола, а Елизар Саввич крякнул и заметил неопределенно:
— С одной стороны, оно, может, и верно, а все-таки разница имеется.
Она с готовностью согласилась:
— Безусловно, имеется. Горловка — в глубинке, а вы рядом с портом, у всего мира на виду. Шутка ли, ворота Донбасса! И к чему, скажите, у этих внушительных ворот куча глины да мусора?
— Позволено будет заметить, — откликнулся молчаливый Стратон Петрович, — здесь у нас не только глина и мусор. Здесь — люди.
— Ради них мы и уберем мусор, — спокойно сказала гостья.
Он почему-то развеселился:
— А нас куда же… в новые дома?
— И все это произойдет быстрее, чем вы ожидаете.
— Что на это скажешь? — усмехнулся Стратон Петрович, доливая стаканы. — Ничего на это не скажешь. Хорошие слова!
Соседи дружно рассмеялись, а гостья задумалась, притихла. Елизара Саввича это озаботило.
— Хватит нам про Слободку, — предложил он. — Сколько про нее говорено? Она между тем как стояла, так и стоит, а люди приходят и уходят. Мне, Елена Михайловна, и верится, и не верится, что та молоденькая санитарка — вы. Первая наша встреча была — на счастье, быть может, вторая — тоже?
Гостья вскинула голову, и взгляд ее серых глаз, ясных и строгих, стал теплее.
— Хорошо, если бы так! Мне, откровенно говоря, в это верится. И есть основания…
— Простите, какие основания? — снова насторожился Стратон Петрович и привстал из-за стола.
— Оставь ты… — шепнул ему боцман.
— Основания надеяться, — негромко, отчетливо произнесла она, — что скоро мы вместе отпразднуем и последний день Слободки, и первый день новоселья.
— За это спасибо вам, товарищ, до небес! — отозвался кто-то из соседей. — Подавайте бульдозеры, встретим с цветами. Только сначала, правда, не мешало бы построить дома.
Лаврику нравилось, что все в тот вечер были веселы. Он тоже, вместе с другими, провожал Елену Михайловну к автобусу. Оба дедушки дорогой шутили и смеялись, но когда автобус ушел, оба опечалились, и на обратном пути Стратон Петрович отстал. Широко шагая рядом с Елизаром Саввичем, крепко держась за его грубую, теплую, милую руку, Лаврик тихонько спросил:
— Дед, почему тебе стало скучно?
Елизар Саввич задумался и не ответил, но Лаврик был настойчив и повторил вопрос:
— Может, ты скажешь, дед, что тебе не скучно?
И дедушка остановился, посмотрел на море, виновато кивнул.
— Это, маленький, случается. Не часто, но бывает. Вон, видишь, звездочка полетела? Она уже совсем на излете… Да, уже и погасла. Я невольно, дружок, оглянулся на жизнь. Будто вчера ту девочку-санитарку из-за борта на катер перебросил, вижу, как мечется она, раненая, на палубе… А это, понимаешь ли, было годы… десятилетия назад! Мне, Лаврик, некогда замечать их, годы, все занят и занят, а звездочка, мальчик, на излете… Сколько ей осталось, звездочке?
Мальчик прижался щекой к его руке.
— Не надо, дед, скучать. Ну и что ж, если упала звездочка. Вон сколько их на небе, не сосчитаешь!
Примерно через неделю после этой памятной встречи Елена Михайловна снова навестила Слободку и «каюту» боцмана и была уже не одна — с мужем, седым полковником. Принесли они Лаврику большую книжку с картинками про Робинзона, да такую забавную, что и Елизар Саввич незаметно увлекся.
Потом они наведывались еще два или три раза, и была минута, когда, приласкав Лаврика, призадумавшись в тишине, полковник: вполголоса сказал кому-то из них, то ли своей жене, то ли мальчику, то ли Елизару Саввичу:
— Я не помню своего отца. И домика, где родился, не помню. Но вот, знаете, странное чувство, будто я долго, очень долго скитался, а теперь вернулся под отчий кров.
— Но такое чувство у тебя не от этого домика, — заметила Елена Михайловна. — Я думаю, оно по другой причине: от человека, с которым ты здесь встретился.
В один из тех погожих дней сентября капитан лихтера пригласил Елизара Саввича к себе в салон-каюту, поздоровался за руку, предложил присесть. Все это было, конечно, неспроста, и боцман держался настороже. Капитан справился о текущих судовых работах, потом о двух молодых матросах, недавно зачисленных в состав экипажа, доволен ли ими боцман, потом о самочувствии Елизара Саввича — не устает ли он?