Неужели эта буйная, необычайная сцена, разыгравшаяся под самыми окнами сонной и чопорной гасиенды, не привлечет внимание хозяйки?
Ведь Изолина сама подвижна, как ветер, и влюблена в движение.
Конечно, она украдкой за всем наблюдает…
Мне пришло в голову, что я недостаточно внимательно осмотрел фасад гасиенды. Ставни открываются изнутри. Жилые комнаты в мексиканских домах выходят на лицевую сторону.
— Глуп же я был, целый час проторчав в патио и не обследовав окон, — пробормотал я с досадой. — Что, если вернуться? Пожалуй, еще не поздно.
Загоревшись надеждой, я пересек опустевший крааль и вернулся в патио. Здесь по-прежнему стрекотали потрясенные событиями коричневые метиски; занавеси на галерее не раздвигались.
Ворота сводчатого въезда с момента вторжения кавалеристов оставались распахнутыми. Привратника в сторожке не было: бедняга скрылся, боясь вторичного столкновения с лейтенантом.
Я решил проехать верхом вдоль фасада, когда внезапно нежный голосок окликнул меня:
— Капитан!
Гляжу на окна — все ставни захлопнуты.
Не успел я откликнуться, как словечко «Капитан!» повторилось, на этот раз настойчивее; голос звучал с азотеи.
В ту же минуту женская ручка просунулась в амбразуру, на траву полетела записка, а в ушах моих прошелестело:
— Папельчито!
Подобрав записку, я отъехал подальше, чтобы разглядеть азотею.
Ожидания мои не обманулись: на крыше находилась Изолина.
Она прильнула к амбразуре; в ее больших черных глазах светилась та смесь лукавства и непроницаемой серьезности, которая сводила меня с ума.
Вдруг Изолина изменилась в лице и приложила палец к губам. Она исчезла за парапетом.
Остаться мне или ускакать? Изолина, очевидно, не покинула азотеи, но кто-то поднялся к ней на крышу. Там разговаривают: нежный женский голос и грубый, мужской.
Записка прольет свет на положение вещей. Я поступлю в зависимости от ее содержания.
Спрятав записку, я направил коня в ворота, чтобы прочесть послание без помехи.
Строки были нацарапаны наспех, карандашом, но все же достаточно разборчиво. С бьющимся сердцем я прочел:
«Капитан! Простите нас за дурной прием. Не забывайте моих вчерашних слов: «друзья» подчас опаснее «врагов». В доме нашем, к сожалению, гостит человек, внушающий отцу больший ужас, чем все ваши флибустьеры. Я прощаю вам гибель бедного мустанга, однако вы увезли нечаянно мое лассо. Не слишком ли это жестоко, капитан?.. До свиданья!
Изолина».
Одна из загадочных фраз легко расшифровывалась.
«Друзья» подчас опаснее «врагов».
Будучи в курсе дела, я знал, что дон Варгас принадлежит к числу так называемых аянкиядо, то есть к партии, сочувствующей американцам. Мексиканские патриоты клеймили янкофилов именем предателей, но почтенный джентльмен был далек от наивного предательства. От души желая успеха американскому оружию, он соблюдал интересы своего кармана.
Дон де Варгас и его единомышленники предпочитали протекторат могущественного соседа политической независимости, которая обходилась мексиканским землевладельцам очень дорого вследствие внутренних раздоров.
Больше того, этих либералов не смущало исчезновение самого названия «Мексика» с географической карты, лишь бы страна шла по пути хозяйственного прогресса.
В то время многие мексиканцы разделяли образ мыслей Рамона де Варгаса, особенно принадлежащие к тому классу, типичным представителем которого был этот сеньор, классу так называемых рикос, или крупных землевладельцев.
Легко понять, почему аянкиядо вербовались из среды рикос.
Итак, симпатия дона Рамона к американскому оружию питалась вполне прозаическими мотивами. Пять тысяч голов рогатого скота играли тут не малую роль.
Пока что я расшифровал загадочную фразу, дважды повторенную дочкой мексиканца: наши «друзья» подчас опаснее «врагов».
Так или иначе, смысл этой фразы прозрачен.
Зато дальнейшее разъяснялось не так легко: «Гость, внушающий моему отцу ужас…» Здесь кроется тайна.
Ихурра — кузен Изолины: так она мне сказала. Чем же он может быть страшен? Или кроме кузена еще кто-нибудь гостит в доме? Это весьма вероятно. Просторная гасиенда может вместить целую кучу гостей.
Но мысли мои неизвестно почему возвращались к Ихурре, и я не мог отогнать подозрений, что Изолина имеет в виду именно его, что он-то и является «опасным гостем».
Его манеры, вызывающий тон, которым он говорил с Изолиной, ее нескрываемый перед ним страх — все это складывалось не в его пользу в полном согласии с моим чутьем. Под конец я пришел к убеждению, что Ихурра — злой гений дона Рамона и его дочки.