Мексиканец даже не пытался уклониться от вражеской пули. Должно быть, он оцепенел от ужаса.
Только звук выстрела и едкая пыль с поврежденной балюстрады, хлынувшая ему в глаза, отрезвили его. Он встрепенулся и бросился бежать.
Обернувшись к товарищу, я с раздражением произнес:
— Лейтенант Холлингсворт! Я вам приказываю…
— Капитан Уорфильд! — оборвал меня лейтенант. — Поскольку дело касается службы, я обязан вам слепым повиновением, но это — мое частное дело, и сам главнокомандующий не мог бы… Впрочем, простите, я теряю время. Разбойник ускользнет.
Сумасшедший лейтенант пришпорил лошадь и скрылся в воротах гасиенды. Догнав Холлингсворта в патио, я схватил его за рукав, но он вырвался и соскочил с коня.
Сжимая в руке карабин, он бросился вверх по лестнице, загремев саблей по каменным ступенькам. Мгновение — и он скрылся за парапетом азотеи.
Я ринулся за ним.
Поднимаясь по лестнице, я услышал сверху возбужденные голоса, грохот каких-то разбивающихся предметов и наконец два выстрела с небольшим интервалом.
Все завершилось пронзительным женским криком и стоном мужчины.
«Один из них убит или смертельно ранен», — подумал я.
В несколько секунд я очутился на крыше. Все тихо. Терраса как будто пуста. Но я искал убитого в гуще цветов и экзотических растений, среди деревьев в громадных кадках.
Напрасно. На полу, усеянном черепками, — ни Ихурры, ни Холлингсворта.
А пронзительно крикнула женщина? Где она? Где Изолина?
Заметавшись по крыше, я набрел на внутреннюю лестничку, соединявшую азотею с жилыми комнатами.
Все трое, очевидно, спустились по ней.
Я решил воспользоваться тем же ходом. Но под стенами гасиенды снова раздались крики и выстрелы.
Два человека бежали по склону холма: Холлингсворт, размахивая саблей, преследовал Ихурру.
Рафаэль, оказавшийся хорошим бегуном, сильно опередил своего противника, стесненного воинским снаряжением.
Мексиканец надеялся укрыться в лесу, начинавшемся у подошвы холма.
Это ему удалось.
Холлингсворт нырнул за ним в чащу, как гончая, преследующая дичь.
Чтобы помешать убийству, я сбежал вниз, вскочил на коня и поскакал через пастбище.
Достигнув зарослей, в которых исчезли враги, я отыскал их следы, углубился по ним в чащобу, но вскоре следы заглохли, и я был вынужден остановиться.
Насторожившись, я не услышал ни голосов, ни стрельбы. Только приглушенные крики пастухов доносились из-за холма.
Эти звуки напоминали мне о служебных обязанностях, и я вернулся к гасиенде.
Обитатели дома притаились в наглухо запертых и погруженных в абсолютный мрак помещениях. Очевидно, они опасались нападения, считая рейнджеров способными на грабеж, поджог и все смертные грехи.
Я не знал, на что решиться. Странное поведение Холлингсворта перепутало все мои карты. Мне безусловно следовало вызвать Рамона де Варгаса, но я не мог ему дать надлежащих объяснений, так как сам нуждался в ключе к таинственным происшествиям. Вот почему, скрепя сердце, я склонился к отъезду.
Приказав пяти-шести рейнджерам дожидаться возвращения Холлингсворта и нагнать нас в пути, я с Уитлеем во главе огромного бычьего гурта двинулся к лагерям.
Глава X
РАФАЭЛЬ ИХУРРА
Жара и пыль, поднимаемая тысячами быков, отнюдь не восстанавливали душевного равновесия. Я был недоволен старшим лейтенантом и его раздражающе-загадочным поведением.
Уитлей тоже терялся в догадках. Здесь, несомненно, кроются старые счеты. Таково было наше общее мнение.
Холлингсворт — человек незаурядный. В характере много чудачеств, а зато Уитлей, простой и добродушный парень, — в честь нашего похода он вырядился в фантастический «мексиканский» костюм — достиг, подражая местному населению, великого искусства в верховой езде, а в метании лассо мог соперничать с классическим пастухом. В жилах Уитлея текла техасская кровь. Его никак нельзя было назвать новичком в нашем деле. Несмотря на свою молодость, он был, что называется, настоящим техасским рейнджером.
Холлингсворт — уроженец штата Теннесси — только недавно переселился в Техас, но уже не впервые пересекал рубеж Рио-Гранде.
Участник злополучной мьерской экспедиции, он уцелел, но вместе с другими пленными был закован в цепи и отправлен в Мехико, где его заставляли работать на городской канализации, стоя по пояс в зловонной клоаке. Этим объяснялась его озлобленность: он почти никогда не улыбался, говорил мало и неохотно, и то большей частью на служебные темы. Но время от времени, когда ему казалось, что его никто не слышит, он бормотал какие-то невнятные угрозы, причем судорога сводила его челюсти, а кулаки яростно сжимались как бы в присутствии смертельного врага.