— Итак, — продолжал Рубби, — видя, что все дело в женщине, я говорю Билли: «Молодчик не успокоится, пока не поймает лошадь или не собьется с ее следов!» Под вами, как я заметил, был недурной конь, но, с другой стороны, вы гнались за лучшим скакуном прерии. Вот я и говорю Билли: «Скачка-то будет бешеная!» А Билли отвечает: «Ну конечно!» Но когда мы с Билли увидели, что белый жеребец метнулся в широкую прерию, нам стало ясно, что вы заблудились. Здешние прерии не величайшие в Мексике, но потеряться в них ничего не стоит. Ваши молокососы рейнджеры вернулись домой, а нам с Билли ничего не осталось, как седлать коней и пуститься за вами.
Единственным указанием для нас могли послужить ваши следы, но на полпути нас захватили сумерки, и мы вынуждены были сделать привал до утра. За ночь следы почти стерлись, и мы потратили уйму времени, чтобы добраться до расселины. «Погляди-ка, — говорит мне Билли, — Белая лошадь прыгнула в ущелье, а вот и следы капитана, тоже уводящие на дно расселины». Так! Собрались спускаться, да вдруг заметили поодаль вашу лошадь, расседланную и без поводьев. Помчались к ней напрямик. Видим какую-то темную массу около лошади. Что такое? Оказалось — вы с гризли. Лежите спокойненько, обнявшись, как парочка опоссумов или сони-белки. Ваша лошадь ржала и заливалась, как плененная рысь. Вначале мы с Билли подумали, что вы покончили счеты с жизнью, но, приглядевшись, видим: вы только в глубоком обмороке, а «старый Ефраим» действительно мертв. Ну, разумеется, мы сделали все, что от нас зависело, чтобы поставить вас на ноги.
— А Белый мустанг?
— Билли поймал его немного дальше, на дне лощины. Скакуна остановили каменные глыбы, завалившие русло. Мы это предвидели, потому что местность нам знакома. Зная, что лошадь не сумеет подняться по круче, Билли бросился за ней и обнаружил на выступе, куда она забралась, ища спасения от потока. Накинув лассо на шею беглецу, он привел его сюда. Довольно вам? Кажется, всё узнали?
— Имейте в виду, капитан, — вмешался Гаррей, приподнимаясь на локте, — что мустанг в вашем распоряжении.
— Благодарю вас, друзья, и не только за подарок, а за то, что вернули меня к жизни. Если б не вы, приключение закончилось бы печально… Не знаю, как вас благодарить!
Все теперь разъяснилось, но несколько слов, невзначай оброненных Гарреем, побудили меня к дальнейшим расспросам.
Вот что я узнал: трапперы спешили присоединиться к действующей армии.
Раньше я не знал за ними этой вражды к мексиканцам и, немного удивившись, попросил рассказать подробнее, в чем именно состояли мексиканские зверства, которые их так глубоко потрясли. Мне ответили обстоятельным рассказом. Случай произошел в одном из пограничных мексиканских городов, где трапперов арестовали по какому-то вздорному поводу и жестоко избили плетьми по приказу начальника поста.
— Да, — гневно проворчал Рубби, — нас отстегали плетьми, свободных техасских горцев отстегали плетьми проклятые мексиканцы! Не стоит об этом говорить. Клянусь, я не покину Мексики, пока не убью двадцать мексиканцев: по счету полученных мною плетей.
— Старина! — воскликнул Гаррей. — Присоединяюсь к твоей клятве.
— Да, Билли! — подхватил Раулингс. — Мы с тобой выровняем счет. Лично мне осталось только восемнадцать.
Рубби показал мне две свежие зарубки на прикладе карабина. Я понял: они соответствовали двум убитым мексиканцам.
Впрочем, это были не единственные жертвы траппера: на двух частях приклада длинными столбиками располагались замысловатые зарубки. Этими условными знаками изображалось бурное прошлое моего приятеля, богатое убийствами и жестокими эпизодами.
Я молча отвернулся.
— Не смущайтесь, молодой человек! — заметил Рубби, видя, что летопись его подвигов не доставляет мне особого удовольствия. — Мы с Билли Гарреем не какие-нибудь кровожадные изверги. Нам пришлось побывать в ужасных переделках, и все-таки мы не вымещаем обид на женщинах и детях. Мирных людей мы вообще не трогаем, предпочитаем военных. Чем виноваты рабы, стонущие под мексиканским игом? От них мы не видели зла. Но мы участвовали с индейцами племени юбава в набеге на форты Дель-Норте; здесь были сделаны две последние зарубки. Но можете мне поверить, мы пальцем не тронули женщин и детей; индейцы держатся в этом отношении иных взглядов, и нам пришлось с ними расстаться. Мы хотим драться с врагами, как равные с равными. Вот что нам нужно, приятель!
Рубби оправдывался. Совесть его была, должно быть, не чиста. Забавно было слушать, как он отмежевывается от индейцев, обвиняя их во всех смертных грехах. Об одичавших трапперах в то время говорили, что они индианизированы, то есть переняли у краснокожих самые отчаянные приемы борьбы. Но как бы ни был индианизирован старый траппер, сквозь его наружную свирепость просвечивала доброта. В самом деле, я не раз наблюдал у Рубби вполне человечные порывы. Но жизнь поставила его в исключительные условия, и старого траппера нельзя было судить по законам нормального общежития.