— Именно из-за пропуска я обратилась в бегство.
— Из-за пропуска, сеньорита? Разъясните, умоляю!
— Могу ли я довериться вашей скромности, капитан?
— Обещаю быть нем, как рыба.
— Так знайте же: я была далека от уверенности, что вы американцы. С тем же успехом могла я натолкнуться на отряд моих соотечественников… А кто поручится за целость моей головы, если эта бумага и еще кой-какие будут предъявлены Ка-нальесу, предводителю отрядов обороны. Как видите, капитан, «друзья» иногда опаснее «врагов»!..
Тут только я понял истинную причину ее бегства.
— У вас капитан, отличное испанское произношение, — продолжала она, — но если б вы окликнули меня по-английски, я бы немедленно остановилась и, пожалуй, сохранила бы жизнь своей любимице. Бедная Лола!
И мексиканка вновь склонилась к похолодевшему мустангу.
Спрятав лицо в густой волнистой гриве, она целовала ее и обливала слезами.
— Бедная Лолита! Недаром я так оплакиваю ее! Было за что ее любить: сколько раз она меня спасала! Что теперь со мной станется?.. Я буду трепетать при каждом слухе о приближении индейцев и не посмею выезжать в прерию. Без тебя, моя ласточка, я поневоле стану домоседкой. С тобой я носилась, как ветер. Теперь крылья подрезаны.
Все это было сказано с самой глубокой горечью. Мне, прирожденному кавалеристу, влюбленному в своего Моро, были понятны чувства мексиканки.
Все еще надеясь утешить амазонку, я повторил свое предложение:
— Сеньорита, у нас в эскадроне отличные породистые лошади.
— Они мне не нравятся.
— Откуда вы их знаете?
— Я видела, как ваш эскадрон выступал сегодня утром из городка.
— Неужели?
— Да, сеньор капитан! Вы еще гарцевали во главе вашего странного отряда.
— Вы меня заметили, сеньорита? Отчего же я вас не видел?
— Карамба! Однако близоруким я вас не назову: каждый балкон, каждую решетку вы подарили своим вниманием. Каждой встречной девушке вы успели подмигнуть и улыбнуться. Подозреваю в вас северного донжуана, капитан!
— Сеньорита, я хотел бы…
— Бросьте! Вы ведь гордитесь легкими победами, как все мужчины. Но поговорим серьезно: ни одна лошадь в вашем эскадроне меня не соблазняет, за исключением…
Я вздрогнул, услышав такой оборот.
— За исключением вот этой! — договорила она, указывая на Моро.
Я не знал, что сказать.
Мексиканка заметила мою растерянность. Она ждала ответа.
Наконец я пробормотал:
— Сеньорита, этот жеребец — мой испытанный друг. Но если Моро вам приглянулся, так и быть: он к вашим услугам.
Я сделал ударение на словечке «если», взывая к великодушию амазонки… Напрасная попытка!
— Благодарю вас, — холодно поклонилась она. — За вашим Моро будет хороший уход. Он мне подходит. Надо будет заглянуть ему в зубы.
Во мне подымалось отвращение к красавице.
— Дайте-ка мне испытать Моро. Ах, у вас уздечки с мундштуком! Они не дурны, но наши все-таки лучше. Помогите же мне отвязать мое лассо.
Великолепное лассо, сплетенное из белого конского волоса, было прикручено к седлу ее мустанга.
Машинально я прикрепил его к луке моего седла и подтянул на ремнях повыше.
— Теперь, капитан, — воскликнула мексиканка, схватив поводья рукой в перчатке, — теперь попробуем вашего Моро!
Она вспорхнула на коня, едва коснувшись стремени, и сбросила плащ.
Я вспомнил древних амазонок. С такими воительницами можно покорить мир.
Свирепый бык отделился от стада и направился к нам. Этого только и ждала прекрасная охотница.
Лошадь, почувствовав шпоры, поскакала галопом навстречу быку, который обратился в позорное бегство. Наездница продолжала его преследовать и вскоре очутилась от быка на расстоянии, удобном для метания лассо.
Мертвая петля, брошенная крепкой рукой, взвилась по воздуху, и захлестнула бычью шею. Мексиканка круто повернула и поскакала прочь от быка. Лассо медленно затянулось — полу-задушенный бык свалился на землю. Не давая ему опомниться, амазонка галопом повернулась к хрипевшему быку, нагнулась с седла, распутала петлю и так же быстро удалилась, намотав лассо на руку.
— Великолепно, лучше не надо! — объявила она, спрыгивая с коня и восхищенно его оглядывая. — Ваш Моро — настоящее чудо. Ах, Лола, бедная Лола! Боюсь, что слишком скоро я тебя забуду…
Эти слова относились к убитому мустангу. Затем, обращаясь ко мне, мексиканка спросила:
— Значит, Моро теперь мой?
— Да, сеньорита, если вам угодно, — ответил я, расставаясь без особого энтузиазма со своим сокровищем.
— Но я совсем этого не хочу! — воскликнула амазонка, приняв внезапное решение, и, смеясь, прибавила: — Ах, капитан, как вы во мне ошибаетесь! Я понимаю всю глубину вашей жертвы. Оставьте себе своего любимца. Пусть только один из нас оплакивает сегодняшнюю встречу. На вашем месте я б ни за что не отдала такую лошадь.