Шасси, мягко коснувшись дорожки, проложенной по Святой земле, слегка подпрыгнули, и ответная дрожь пробежала по всему телу.
Обменявшись визитками, клирики начали готовиться к выходу.
Спустившись по трапу, Висенте не пал на колени и не коснулся губами бетонной плиты. Демонстративный жест не подобал безвестному францисканцу. Он решил поклониться земле Спасителя у священной горы Кармель, куда и был вскоре доставлен на вертолете.
— Приветствую вас, преподобный отец, в нашей скоромной обители, — Гринблад провел монаха к двухэтажному дому, собранному наподобие детских кубиков, из готовых ячеек. — Тесновато, но жить можно. В каждом блоке есть кухонька и душ. Чего еще надо? Я и сам толком не успел обжиться: третьего дня прилетел из Анкары…
Висенте равнодушно скользнул взглядом по желтым квадратам стены и телевизионным антеннам на плоской крыше. Над тарелкой космической связи дивным предзакатным свечением струилось золотое вино. Поросшая редким лесом вершина, зеленеющая даже зимой, когда Ливанский хребет утопает в снегах, млела в розовой дымке.
— Как тихо! Какой торжественный покой…
— Все уехали на автобусе в Хайфу, — по-своему понял словоохотливый Гринблад. — Вечером состоится какой-то фестиваль, точно не знаю. Джек Шерман и Анджела Белл вернутся только послезавтра. Прибыло оборудование, и они принимают его в порту.
— Придется ждать, а мне так хотелось взглянуть на находки. Есть что-нибудь интересное?
— Как вам сказать? Урожай пока достаточно скудный, но надеемся. Кроме пары истуканов, удалось откопать десятка два черепков, какие-то римские бляхи и горсть позеленевших монет. Все оставлено на своих местах, как вы и просили, ваше преподобие. Шерман — исключительно опытный археолог.
— Не надо этих «преподобий», мистер Гринблад. Зовите меня просто по имени.
— О’кей, сеньор Висенте. Если вам не терпится, можете хоть сейчас спуститься в пещеры. Правда, там малость сыровато — подземные воды по щиколотку, но электрификация полная. Здесь не то, что в Богазкёя: нас подключили прямо к сети. Только не забудьте надеть каску и резиновые сапоги.
— С вашего позволения, я ополоснусь после дороги и немного погуляю, а утречком, с божьей помощью, примусь за дело.
— Вы, наверное, проголодались? Обед обычно в восемь, но сегодня придется обходиться своими средствами. У нас кое-что припасено в холодильниках.
— Спасибо, вы очень любезны. Я поел в самолете.
— Тогда отдыхайте. Говорят, здесь исключительно здоровый воздух, а виноград, скажу вам, совершенно замечательный. Пальчики оближешь! Я вас угощу.
— Так и должно быть, мистер Гринблад, так и должно быть… Кармель означает «гора сада», «плодоносное поле». Сады, виноградники, оливковые рощи, сладчайшие фиги — так было, есть и будет. Зимой от моря веет теплом, в жаркую пору ветры несут благодатную влагу, а Киссон у подошвы собирает воду, бегущую с гор. Господь обо всем позаботился: иссоп на склонах источает целительный дух, и ароматы расцветающих роз истекают из Саронской долины.
— Роза Сарона!
— Истинно. Как в «Песне Песней» Соломоновой: «Голова твоя на небе, как Кармил, а волосы на голове твоей, как пурпур». Взгляните на дымку, что, наливаясь багрянцем, нежно окутывает вершину. Для Бога нет течения времени.
В приготовленной для него квартирке Висенте увидел папку со всевозможным справочным материалом, включая список участников экспедиции, словари и план местности. Холодильник чья-то заботливая рука наполнила банками и пакетами полуфабрикатов, прохладительными и даже горячительными напитками. Он принял холодный душ, выбрил лицо доставшейся от отца опасной бритвой с роговым черенком, выпил апельсинового сока. Еще раз взглянув на план, вышел на воздух.
Клонясь в сторону моря и сбросив корону лучей, со-лице окрасилось вишневым накалом остывающего железа. Предвечерняя прохлада мягко коснулась лица, уняв жжение дешевого одеколона.
Найдя тропинку, вьющуюся по склону, сплошь заросшему кустарником и отцветшими травами, Висенте начал неторопливо взбираться вверх, наклоняясь чуть ли не к каждой былинке, растирая в пальцах и нюхая пожухлые лепестки.
Как и во времена оны, иссоп, цепляясь за каменистые обнажения, осыпал песчинки семян. Испокон веку бальзамическую зелень собирали в пучки и, омочив кровью агнца, кропили дверные косяки в предпасхальные ночи, и жгли в жаровнях, врачуя язвы, а горький отвар спасал от любовной тоски.