1912
Текст печатается по сб.: Сорокин А. Смертельно раненные. – СПб., 1912.
Все напились чаю и легли спать
То, что случилось у нас, следует записать, чтобы не забыть мне, когда я вырасту большая, и, может быть, тогда мне будет понятно то, что теперь кажется таким таинственным.
В доме у нас жизнь текла спокойно и скучно, так что даже нельзя было мне написать какую-нибудь маленькую сказочку из жизни нашего дома.
Мне хотелось быть писательницей и писать такие сказки, как сказки Гофмана, Андерсена, Гримм, но выдумывать то, чего не было, хотя я могла бы, не хотела; нужно писать только то, что существует, описывать жизнь, какая она есть, а у нас в доме была такая скука, тоска, что даже самая маленькая сказочка и то не могла быть написана мной, – не о чем было писать… День, каждый новый день был такой же, как прошедший… Вот случилось, кажется, то, что можно назвать сказкой. Но случилась такая скучная сказка, и так много все разговаривали, плакали, потом папа… Или лучше я расскажу по порядку все, как случилось. Наверное, это такое редкое происшествие, которое случается в сто лет один только раз.
Они стояли четверо в зале и кричали… О чем у них шел разговор, понять было трудно. Мать говорила:
– Кто виноват! Ты! Ты! Только ты виноват во всем… будь ты лучше, никогда бы не случилось ничего подобного… Все равно теперь кончено, с тобой я жить не могу и не хочу… я уйду с ним.
– Чем же виноват я? Я любил тебя, я взял тебя бесприданницу в одном белье и платье, и так-то ты отплатила за мою любовь… Девять лет я тебя кормил, одевал, ни в чем не отказывал!
– Да-да, конечно, ты прав! А кто возвращался домой ночью в три, четыре часа?! Кто?! Я плакала, я просила, и ты не слушал… вот и вини себя… ты пил вино, менял любовниц, а теперь говоришь о какой-то справедливости, честности, идеалах, упрекаешь куском хлеба! Я ухожу и дочь возьму себе…
– Я ее не отдам… А вы, Дмитрий Андреевич, так-то отплатили за мое доверие к вам, за мой хлеб, соль. Разрушаете мой семейный очаг! Стыдно! Подло! Так поступают только подлецы! Вы подлец! Слышите, вы подлец!
И говорил Дмитрий Андреевич:
– Я ее люблю…
Тогда папа вынимает платок, плачет, утирает слезы и говорит бабушке: «Лукерья Романовна, хорошую вы дочь воспитали, развратную потаскушку». Бабушка трясет головой и шамкает своим беззубым ртом: «Сам ты виноват, сам виноват!» Тогда папа говорит: «Останься, я все прощу, забуду, останься!» Мама говорит: «Нет, нет. Я тебя ненавижу». Тогда папа опять кричит, вынимает револьвер и говорит: «Я застрелю, я застрелю! Вы слышите! Я застрелю! Я не шучу! Убирайтесь все к черту. Подлец ты!» И папа стреляет, падает на пол Дмитрий Андреевич. Потом крики, мама хохочет и плачет. Потом пришли полицейские, повели папу, а потом приехали родные Дмитрия Андреевича, плакали, упрекали в чем-то маму. И мать Дмитрия Андреевича, старуха, тоже приехала, плакала, ругала всех: «Что вы наделали, проклятые? Сына убили! Проклятые». Потом увезли убитого… и когда его выносили из комнаты, то тащили за руки и ноги, а голова смешно откинулась и болталась из стороны в сторону… а глаза были раскрыты и не мигали. Такие смешные выпученные глаза, как будто он чего-то боялся… Потом заметила это мать убитого и закричала: «Глаза, глаза-то закройте!» Вечером бабушка стояла на коленях и молилась перед иконой… и когда кончила молиться, я спросила бабушку, есть или нет Бог? Бабушка сказала:
– Есть Бог. – Кто же его видел?
Бабушка молчит. Она не знает, чего сказать, или не хочет. А потом я говорю: «Бабушка, бабушка, может ли человек делать чего захочет или человеком управляет Бог?» – «Все делается по воле Бога, ни один волос не упадет без воли Бога». Тогда я спрашиваю: «Значит, Дмитрий Андреевич умер потому, что так хотел Бог? Тогда зачем полиция увела папу?» Бабушка говорит: «Твой папа убийца, его будут судить и посадят в тюрьму». – «Но ведь если Бог не хотел смерти Дмитрия Андреевича, то он бы и не умер, значит, так хотел Бог». Бабушка молчит, она не знает или не хочет говорить. Она говорит: «Собери чай…» Я собрала чай… потом подали самовар, поставили варенье, хлеб, сели пить чай бабушка, я, мама, сестра, брат мамы и стали пить чай, но не разговаривали. Все напились чаю и легли спать.
Вот случилась в нашем доме вторая сказка, которую следует записать. В этот день в спальню мамы двери были закрыты, и она кричала, так страшно кричала. Я думала: ее кто убивает, режет. Я просилась туда, плакала, но почему-то меня не пускали и сказали, что мама хворает. Приезжали доктор и акушерка. Я просилась к маме, но меня не пускали… Потом к маме дня через два пустили… В колясочке лежал маленький ребенок. Мама лежала на кровати. Вечером я спросила бабушку: «Бабушка, бабушка, откуда взялся ребенок?» Бабушка говорит: «Бог дал». – «Когда же дал Бог? С кем послал?» Бабушка молчит, она старая, она все знает, но она хитрая и не хочет, чтобы я все знала. Она молчит, не хочет говорить. Она говорит: «Собирай чай…» Я собираю чай, приносят самовар, варенье, хлеб. Бабушка, я, сестра и брат пьют чай. Брат говорит, что скоро будут судить папу. И когда все напились чаю, то легли спать. И опять в нашем доме случилась сказка. Такая страшная сказка – наверное, в тысячу лет такая бывает один только раз.