— Вы и поедете к нему. С прессой он отказывается встречаться. С коллегой-писателем встретится…
— Эдвард Анатольевич Туполь, — сообщила секретарша.
— Просите.
Туполь оказался сухощавым человеком с острым носом, с острым лицом, с седыми волосами, всклокоченными так, будто он только что встал из-за письменного стола, за которым мучительно искал слова и в отчаянии лохматил волосы. Энергия так и била из него, искала выхода. Ему даже трудно было сидеть на месте — так и норовил вскочить и забегать по кабинету.
— Знакомьтесь, Эдвард Анатольевич, — предложил Володя.
— Незванский, — представился Леонтьев.
— Как Незванский? Какой Незванский? — озадачился Туполь. — А, понимаю. Вы тоже Незванский? У меня такое чувство, что все писатели России стали Незванскими. Я видел уже человек десять.
— Я — больше.
— Валерий Николаевич Леонтьев писатель, — подсказал Володя.
— Что вы написали? — живо заинтересовался Туполь.
— Семь романов Незванского. Четыре один, три с соавтором. Не читали?
— Я это говно не читаю! Извините. Ваши романы, возможно, не говно. Но от одного этого имени мне блевать хочется.
— Я рассказал Валерию Николаевичу о вашей идее…
— Он, конечно, согласился?
— Этого я не успел спросить. Как вы насчет того, чтобы прокатиться в Германию?
— Никак.
— Почему? — удивился Володя. — На халяву!
— Мне это неинтересно.
С тех пор, как границы открылись и трудности остались только с деньгами, зарубежные путешествия потеряли для Леонтьева притягательность. В советские времена он побывал с писательскими группами в Египте, в Венгрии, в ФРГ, в Болгарии. В постсоветские слетал с женой в Турцию, в знаменитую Анталью. Когда он рассказывал, что был в Турции, у него все время возникало такое чувство, будто он слегка врет. Никакая это была не Турция, а так, что-то среднеарифметическое от европейских курортов. Даже вышколенная обслуга была мало похожа на турок. Жене понравилось: можно вставать из-за стола и ни о чем не думать, все включено. Леонтьеву не понравилось: слишком жарко, слишком тесно. Пару раз съездил в Болгарию, где выходили его книги, с болгарским издателем наполнил воздухом много бутылок «Солнцева бряга» — так болгары называют выпивку. У русских — осушить бутылку, у болгар — наполнить воздухом. А больше никуда не тянуло.
Тащиться в Гармиш-Партенкирхен посреди зимы, бросать идущую к концу работу — ради чего?
— Валерий Николаевич, а ведь вы не можете отказаться, — сказал главный редактор «Курьера». — Вы запустили утку о смерти Незванского, вы обнаружили подставу на пресс-конференции…
— Так это были вы? — закричал Туполь. — Гениально! Поздравляю! Гениально! Я бы до такого не додумался!
Он вскочил с места и долго тряс Леонтьеву руку.
— Оказывается, еще есть в России честные писателиОказывается, еще есть свободная журналистика! НезависимаяПринципиальная! Я стал лучше думать о России!
— Эдвард Анатольевич, мы очень за вас рады. И за Россию тоже рады. Валерий Николаевич, неужели даже после этого вы можете сказать «нет»?
— Могу.
— Вас не смущает, что вы лишите писателя Туполя остатков оптимизма?
— Меня смущает, что в этой чертовой Германии я простужусь. Мне это надо?
— Я вам сказал, что иногда думаю о том, как буду выглядеть в вашем романе. А как вы будете выглядеть в романе, если его вздумаю написать я? Сказать?
— Змей ты, Володя, — тяжело вздохнул Леонтьев. — Ладно, уговорил. Но один не поеду. Только с соавтором — с Пашей Акимовым.
— Так-то лучше, — одобрил Володя. — С двумя российскими писателями он уж никаких не откажется встретиться.
— Кто такой Акимов? Зачем нам Акимов? — почему-то забеспокоился Туполь. — Владимир Георгиевич, в чем дело? Про Акимова мы не договаривались.
Володя объяснил:
— У «Российского курьера» денег на заграничную командировку нет. Эдвард Анатольевич согласился финансировать поездку.
— Да, согласился, — подтвердил Туполь. — Шестьсот евро меня не разорят.
— А тысяча двести евро разорят? — спросил Леонтьев.
— Я не самый бедный человек в Америке. Но далеко не самый богатый.
— Интересно было с вами познакомиться. Пойду я, Володя, — сказал Леонтьев, вставая. — Приятно было увидеть, что ты в форме.
— Вы куда? — спросил Туполь.
— Домой. Нужно поторопиться, а то попадешь в самый пик.
— Но мы еще ничего решили!
— Так решайте.
— Согласен. Где наша не пропадала. Тысяча двести евро — хорошие деньги. Но чего не сделаешь, чтобы очистить русскую литературу…
— Умеет считать, — заметил Володя, проводив Туполя и доставая из книжного шкафа бутылку «Хеннесси». — Если мы уничтожим Незванского, тиражи его книг подскочат. Теперь можно и выпить.
— А ему — пожалел?
— Он не тот человек, с которым приятно пить коньяк. Будем здоровы!
— Неплохо, но до «Суворова» далеко, — оценил Леонтьев выпивку. — Хочу сделать тебе небольшой подарок. Не знаю, правда, обрадует ли он тебя.
Он положил на стол ксерокопию статьи «Таинственный Незванский: миф или реальность?», которая так и не пошла в «Курьере». После разговора со Смоляницким, прерванного известием о смерти Коли Скляра, он попросил секретаршу скопировать статью, чтобы дома ее внимательно прочитать. Зная о доверительных отношениях шефа с Леонтьевым и не подозревая никакого подвоха, она охотно выполнила просьбу.
— Узнаешь?
Володя нахмурился:
— Откуда у вас эта статья?
— Сделал копию в «Парнасе». А вот откуда у них — большой вопрос. Смоляницкий проговорился, что заплатил за нее шестьсот долларов. Вопрос даже не в этом. А в том, получил ли Смоляницкий статью до того, как ты ее решил не печатать, или после.
— Петрова! — бросил главный редактор в интерком.
— Вызывали? — появился в дверях молодой журналист в спецназовской разгрузке.
— Дай-ка твою ксиву.
Петров протянул ламинированную карточку, какие давно уже заменили солидные, в красном сафьяне, с золотым тиснением редакционные удостоверения. Володя сунул ее в бумагорезательную машину и нажал «старт». Машина хрюкнула и превратила карточку в лапшу.
— Что это значит? — побледнев, спросил журналист.
— Ты уволен.
— За что?!
Главный швырнул ему статью:
— Вот за что.
— Но вы же решили ее не печатать! Я работал? Работал. Выходит, бесплатно?
— Если через пятнадцать минут ты еще будешь в редакции, я лично обзвоню все издания, и тебя не возьмут даже в «Вестник московского водоканала». Пошел вон!
Володя наполнил стопари и расстроенно сказал:
— Ну что за времена, Валерий Николаевич?! Если он так начинает, чем же закончит?! Растим подонков, а потом удивляемся: почему везде одни подонки?..
Известие о том, что им предстоит поездка в Германию, Пашу Акимова обрадовало. Он уже вполне оклемался после нападения, сошли синяки, отросла бородка. Только переносица была еще чуть припухшей и немного кривой.
— Как у бывшего боксера, — прокомментировал Леонтьев. — Штамп, но в отношении тебя точный.
— Очень вовремя, — снова и снова возвращался Паша к поездке. — А то у меня уже совсем глаз замылился. Смотрю на текст и не понимаю: то ли ничего, то ли полное говно. И самое главное: мы наконец-то увидим Незванского. А то он уже преследует нас, как тень отца Гамлета!..
Они увидели Незванского. Впечатление было настолько ошеломляющим, что они обрели дар речи только на автовокзале Гармиш-Партенкирхена в ожидании экспресса до Мюнхенского аэропорта.
Первые смутные подозрения появились у Леонтьева, когда он увидел дом, в котором жил знаменитый писатель. Это был блок с отдельным входом в длинной двухэтажной постройке на окраине городка, вдали от центра с шикарными отелями, конференц-залами, дорогими магазинами и толпами туристов, любителей горных лыж и сноуборда. Дом, как и все дома в Германии, был чистенький, ухоженный, но явно бедный, чтобы не сказать убогий, по сравнению с соседними коттеджами и особняками. В Германии такое жилье называют социальным и выделяют неимущим. Кем-кем, а неимущим Незванский не был, даже если получал всего по три тысячи долларов за роман.