Это здание было многоквартирным домом не только согласно определению Акта по многоквартирным домам города Нью-Йорка, но и именно тем, что люди обычно подразумевают под выражением «многоквартирный дом». Это была трущоба. Определившись еще в такси, как начать разговор с Саймоном Джейкобсом, я отыскал его фамилию в списке, предпоследнюю сверху, и нажал на кнопку. Раздался щелчок, я открыл дверь, вошел и двинулся вверх по лестнице, вдыхая запах чеснока. Запах чеснока в испанском соусе, приготовленном Фрицем, – манящий аромат, а в вестибюле многоквартирного дома, где он впитывался в штукатурку половину столетия, от него свербит в носу. Лучше всего сразу же набрать полные легкие этого запаха, и тогда внутренности поймут, что сопротивление бессмысленно.
Тремя пролетами выше перед открытой дверью возле лестницы стояла женщина с мальчиком лет девяти-десяти. Когда я приблизился, он произнес:
– Ой, это не Томми, – и скрылся.
Я обратился к женщине:
– Миссис Джейкобс?
Она кивнула. Миссис Джейкобс меня удивила. Саймону Джейкобсу, которому теперь шел шестьдесят третий год, было пятьдесят один, когда он женился в 1948-м, но она отнюдь не выглядела старухой. Морщин на лице заметно не было, как и седины в мягких каштановых волосах. Я представился и сказал, что хотел бы поговорить с ее мужем, она ответила, что он не любит, когда его беспокоят во время работы, и попросила объяснить ей, что мне надо. На это я уверил ее, что ничего не продаю, а пришел по делу, которое может оказаться для него выгодным, и тогда она развернулась и удалилась в квартиру, оставив дверь открытой. Через некоторое время появился Саймон Джейкобс собственной персоной, весьма схожий со своим образом на фотографии – худой до костлявости, весь в морщинах, которых хватило бы на двоих, и, как выразился адвокат «Тайтл-Хауса», с шевелюрой как у Марка Твена.
– Итак, сэр? – Ему подошел бы тонкий высокий голос, но у него оказался густой бас.
– Моя фамилия Гудвин, мистер Джейкобс.
– Моя жена так и сказала.
– Я сотрудник известного в стране журнала. Не буду называть его, пока не выясню, заинтересованы ли вы в одной идее, которую мы в данный момент рассматриваем. Могу я войти?
– Как сказать. Я прервал работу на середине рассказа. Не хочу показаться грубым, но что это за идея?
– Что ж… Мы подумали, что было бы неплохо попросить вас написать для нас статью. О том, каково это, когда другой писатель крадет написанный вами рассказ и превращает его в бестселлер. На наш взгляд, заголовок «Сочиняйте сами» очень даже к ней подошел бы. Я хотел бы объяснить вам, как, по нашему мнению, ее можно составить, и мы можем обсудить…
Он захлопнул дверь у меня перед носом. Вы можете подумать, что же я за детектив такой, ведь опытному сыщику должно доставать реакции, чтобы успеть просунуть ногу перед дверью, но, во-первых, он проделал это совершенно неожиданно, а во-вторых, обычно так не поступают, если только не нападают. А потому я просто показал двери длинный нос, развернулся и стал спускаться. Оказавшись на улице, я глубоко вдохнул, давая понять своим внутренностям, что теперь они могут расслабиться. Потом дошел до Десятой авеню, поймал такси и назвал водителю угол Тридцать седьмой улицы и Лексингтон-авеню.
Здание между Лексингтон-авеню и Третьей авеню оказалось разноцветным. Возможно, оно и было таким же старым, как тот многоквартирный дом на Двадцать первой улице, но его все же подновляли. Кирпичный фасад был выкрашен в серебристо-серый с ярко-синей отделкой, дверная коробка – в алюминиевый, и по бокам от нее в ящиках стояли вечнозеленые растения. На панели домофона в подъезде значилось восемь фамилий, по два жильца на этаж, и еще там располагалась решетка с микрофоном, а на крючке висела трубка. Я нажал кнопку у фамилии Реннерт и поднес трубку к уху. Через мгновение в ней послышался треск, а затем и голос:
– Кто там?
– Вы меня не знаете. Моя фамилия Гудвин. Я ничего не продаю. Возможно, даже захочу кое-что купить.
– Билл Гудвин?
– Нет. Арчи Гудвин.
– Арчи? Случайно, не Арчи Гудвин Ниро Вулфа?
– Он самый.
– Так-так! Я частенько размышляю, что же детективы покупают за половину той цены, по которой продают. Поднимитесь и расскажите мне! Верхний этаж.
Я повесил трубку, а когда раздался звонок, открыл дверь и вошел. Еще алюминий, в отделке лифта самообслуживания. Внутри кабины я нажал на кнопку с цифрой 4 и поехал наверх. Когда лифт остановился и дверь открылась, он уже стоял в небольшом холле – в рубашке с закатанными рукавами, без галстука, мужественный, мускулистый, красивый и на вид моложе своих тридцати четырех лет. Мы обменялись крепким рукопожатием, и он провел меня в свою чудесную большую комнату. Она оказалась даже еще чудеснее и больше, чем я представлял после прочтения отчета. Реннерт усадил меня в чудесное большое кресло и предложил: