Капитализм нуждался в свободной торговле, для чего отношения между товаропроизводителями не должны быть стеснены никакими сословными и прочими привилегиями, должны регулироваться одним законом — законом стоимости, подчиняться одному судье — деньгам. А торговцы на каждом шагу натыкались на всевозможные препятствия, например таможенные барьеры и пошлины, достигавшие огромных размеров. Ни один феодальный князек не пропускал через свою территорию купца, не взяв с него хорошего куша.
Правда, буржуазии удалось добиться кое-чего в рамках феодального строя. Когда на месте сотен мелких княжеств были сколочены крупные централизованные монархии, то это упростило таможенную систему. Феодалы нередко уступали своих крепостных для работы на первых мануфактурах. Но все это не решало вопроса. Да и за уступки приходилось делиться доходами.
Решение вопроса состояло, во-первых, в том, чтобы освободить крепостных и ремесленников от пут крепостной и цеховой зависимости, «освободить» их также от земли и других средств производства, вытолкнуть на рынок труда. Первым лозунгом буржуазной революции стал лозунг «свободы».
Решение вопроса состояло, во-вторых, в том, чтобы ликвидировать сословные привилегии, уравнять всех людей в правах. И вторым лозунгом буржуазной революции стал лозунг «равенства».
Эти лозунги нашли широкую поддержку у народных масс потому, что соответствовали их чаяниям. Трудящиеся, конечно, вкладывали в них свое содержание.
Буржуазное требование равенства нашло обоснование в произведениях целой плеяды политических мыслителей, которые искренне верили, что такое равенство представляет собой вершину справедливости.
На гребне массового народного движения буржуазия пришла к власти, объявив: «Люди от рождения свободны и равны между собой, они должны быть равны и перед законами; государство есть организация, учреждаемая для общего блага, оно обязано одинаково заботиться о благополучии и процветании всех граждан, люди — братья...»
От бурбонов к Ротшильдам
Когда в конце XVIII в. Революционная Франция отправила на эшафот короля Людовика XVI, отменила сословные различия, упразднила титулы и другие дворянские привилегии, многим участникам и современникам этих событий казалось, что действительно наступает век всеобщего братства. Пирамида как будто рассыпалась, все французы, от самых знатных до самых «низкородных», оказались на одном уровне, и отныне один мог возвышаться над другими только за счет своего роста. Дядя казненного короля герцог Орлеанский не только отказался от своего титула, но и взял себе новое имя—гражданин Эгалитэ, что означает гражданин Равенство.
Однако ни герцог, перелицованный в гражданина, ни принявшие его в свою среду буржуа — все эти парижские банкиры и домовладельцы, лионские фабриканты, марсельские купцы — не думали отказываться от собственности, которая обеспечивала им праздную и сытую жизнь, довольство и роскошь, служила надежным средством политического господства.
Вскоре народные массы получили возможность на собственном опыте оценить новые отношения «равенства и братства». Парижский пролетариат голодал, а торговцы хлебом, пользуясь трудностями с подвозом продовольствия, взвинчивали цены и наживали огромные состояния на спекуляции. Когда женщины решили силой отнять хлеб у лавочников, чтобы накормить детей, против них выставили штыки и пушки.
Новая республика «равенства и братства» равнодушно взирала, как мрут с голода люди, священные права которых были торжественно записаны в конституции Из всех прав человека для буржуазии действительно священным оставалось одно — право частной собственности. И она показала свою готовность защищать его всеми средствами.
Так уже на заре господства капитала обнаружилось, что равенство немыслимо, пока сохраняется частная собственность, что это вещи несовместимые.
Между тем идеологи буржуазии всеми правдами и неправдами пытаются опровергнуть эту очевидную истину. Обращаясь к несуществующему в действительности абстрактному человеку, они объявляют его равным в правах и обязанностях всем другим членам общества. При этом сознательно отказываются принимать во внимание материальные условия жизни, игнорируют разницу в имущественном положении людей, т. е. в конечном счете провозглашают равенстве между эксплуататорами и эксплуатируемыми, между сытыми и голодными.