Потом я стал в деталях вспоминать тот разговор с Тринити и Штерном. Время тянулось медленно. Я плавал вниз головой в околоплодной жидкости и уже так вырос, что мне становилось тесно в животе моей новой мамы. Было необычно помнить себя 73-летним стариком, но не находить подтверждения этому. Как будто вселился в чужое тело. Думаю, со временем привыкну.
Когда сформировался слуховой аппарат, меня ждал большой сюрприз. Я услышал голос мамы, и он был совсем не знакомым. Я сначала не мог разобрать речь, но потом научился это делать и сильно удивился. В том мире, где я появился, все окружающие люди, которых я с трудом слышал сквозь толстый слой жидкости, говорили на английском языке.
Английский я знал очень плохо, и это добавляло мне новых ощущений. Память прошлого мне оставили, поэтому после недолгого анализа я понял, что почти наверняка попал в реальный мир. Пока продолжалось моё развитие, я пытался учить язык, но моя новая мама мало со мной общалась и, судя по всему, сидела дома, так как её фразы были однообразными и посторонние голоса я слышал только по вечерам.
В прошлой жизни в XXXVI веке я привык каждый день активно двигаться. Потребность осталась, а возможность исчезла. Поэтому приходилось дрыгать ножками и ручками. И, что интересно, даже имея ясное сознание, я не мог понять, как управлять своим телом. Такое ощущение я раньше испытывал только в трёх случаях. Первый — это когда я не мог управлять пальцами ноги после того, как сильно отсижу её. Второй случай — это когда я отходил от спинального наркоза. А третий — когда стоматолог ставит обезболивающий укол, и ты не можешь понять, убрал ли ты язык или стоишь с высунутым.
Находясь в животе, я тщетно пытался управлять различными частями тела. Несмотря на мой 73-летний опыт, у меня ничего не получалось. Все мои движения оставались случайными. Я с ужасом думал, что, когда рожусь, мне придётся заново учиться ходить и разговаривать. Со вторым было даже сложнее, так как мыслил я на русском языке, а учить придётся английский. Я висел в животе вверх ногами и завидовал настоящим младенцам, так как они всё делают последовательно и не сильно расстраиваются, если у них не получается.
По поводу английского языка я испытывал большое опасение. Я знал свои способности и был уверен, что смогу его выучить. Но необъяснимая лень, нежелание разбираться во всём новом, которое я испытывал с 45 лет, вошло в привычку и мешало думать позитивно. Я помнил, что до этого возраста всегда любил новое, но потом эта тяга незаметно прошла, и я стал консерватором. Из-за этого у меня развились комплексы, я пытался доказать себе, что сильнее своей лени. У меня получалось, но сил на это уходило масса. И хоть мне надо было рождаться только через 2–3 месяца, лень не проходила.
За месяц до родов я чувствовал себя как в заточении. Я даже понял, почему мне так некомфортно одному. Раньше я никогда не оставался без общества на целых 9 месяцев. Меня всегда окружали люди. Правда, я иногда мечтал спрятаться от них на необитаемом острове, но всё это желание было виртуальным.
Таким же виртуальным, как желание женщины, когда она говорит: «Оставьте меня все в покое». Одиночная камера — это самое страшное наказание. Я помню, как Всеволод Владимирович рассказывал мне про тюрьму, в которую попадаешь за отсутствие коинов.
Казалось, что я попал в камеру одиночку. В принципе, так и было. Я сидел в полной темноте в тёплой жидкости. Постоянно чувствовал себя сытым, и от этого радость завтрака, обеда и ужина была недоступна. Звуки были редкими и неразборчивыми. И почему моя мама не слушает педиатров, которые советуют разговаривать с ребёнком. Что за безалаберность?
Я сидел тут, мотая долгий срок, и, как все нормальные заключённые, планировал. Побег отсюда невозможен, поэтому я разрабатывал план дальнейших действий. Жаль, что у меня не было ручки и бумаги. Жаль, что я не мог царапать свои планы на стенах. Мне приходилось всё делать в своей новой маленькой голове.
Хорошо быть обычным плодом. Можно не задумываясь жить внутри живота. За долгие месяцы привыкать к комфорту. Считать эту тёплую среду своим домом. Можно даже вздрагивать от мысли о внешнем мире. Но мне пообещали. Я даже чувствовал, что меня не обманут. Тринити не такая. Я ей почему-то верил. Я мечтал выйти отсюда и оказаться во внешнем мире. Я должен побыстрее научиться ходить и говорить и отправиться на поиски Юли.
Думаю, я первый младенец реального мира, который по-настоящему влюблён во взрослую девушку ещё до своего рождения. Но очень долгая жизнь в будущем научила меня терпению. Я знал, что глупо беспокоиться о тех вещах, которые нельзя изменить.