Будь на месте Священной империи десяток независимых образований, у меня появился бы выбор. Пусть одни мои соплеменники строят монархию, другие – коммунизм, третьи – капитализм, четвертые – шариат, а пятые и десятые – что угодно. Человек имеет право приносить себя в жертву собственным убеждениям (или заблуждениям), он вправе проживать свою жизнь в любой степени собственного идиотизма. Он не имеет права делать жертвами своего идиотизма других. Пусть они строят что угодно. Я не поеду к ним. Мне не нужно их единство. И доказывать им я ничего не хочу. Насильно мил не будешь. Ведь и в личной жизни мужчины и женщины ищут себе подходящую пару, но не пытаются первого встречного переделать под себя или приспособиться к нему. Государства – как люди, они должны жить по тем же правилам. Общество должно иметь право на развод, а каждый его член – остаться с той частью, которая ему подходит.
И тогда я поищу среди этих образовавшихся малых стран то место, где собрались самые благородные, и попрошусь к ним в сограждане. Я тоже благородный человек! Я хочу проживать свою единственную жизнь среди подобных себе, а не среди народа-инфанта. Жизнь хороша нейрокомфортом. Бог сказал: «Плодитесь и размножайтесь». А потом добавил: «И получайте нейрокомфорт от жизни». Именно эти законы первично заложены в мозг. Это – законы биологии.
У необъятной, единой и неделимой родины, как свидетельствует исторический опыт, отраженный в прекрасной и скорбной русской литературе, и как показывает современная статистика, оцененная в беспристрастных числах, - извечная проблема с обеспечением этого конечного и по сути единственного гражданского блага. Государство необходимо людям лишь в той мере, в какой оно решает задачу поддержания и оптимального распределения нейрокомфорта среди граждан. Алкоголь, наркотики и мистицизм, которые становятся особенно привлекательными в условиях безрадостного государственного бытия, проблему нейрокомфорта не решают.
И ведь ничего более демократичного придумать нельзя! Со времен древних греков признается, что демократия в условиях единого полиса есть насилие большинства над меньшинством. Это, конечно, лучше, чем обратный порядок, приводящий к диктатуре, олигархии и тирании. Но ведь эта формула выглядит прозрачной только концептуально, на практике же торжествующее большинство делегирует свои полномочия избранным. Если бы при этом избранные были бы лучшими в самом высоком смысле «Ecce Homo», то можно было бы говорить о скрытой аристократии. Демократия де юре оказывается бюрократией де факто. Сильно ли это отличается от диктатуры меньшинства? Демократия и единство не совместимы. Власть имперского большинства, даже если считать мнение толпы высшей мудростью, – миф, обслуживающий солипсический нейрокомфорт власть имущих.
Если уж существует рыночная экономика с запретом на монополии, то почему не существует такая же рыночная политика? И пусть человек голосует не руками, а ногами. Вот тебе не одна родина, а целых десять. Выбирай ту, которая по нраву. Демократия без права на отделение любого малого сообщества от остальных – паллиатив, насмешка над гражданской свободой. Высочайшее уважение к человеку – признать его право на независимость. В противном случае Ecce Homo отправляется на крест под крики толпы: «Распни его!»
В условиях же Единой и Неделимой мне и всем остальным, благородным и не очень, остается лишь одно: либо смириться с Империей (и, быть может, даже целовать ручку очередному «злодею места»), либо призывать с кружком единомышленников к гражданской смуте в надежде навязать остальным свою волю, либо эмигрировать к другим народам, устроившим свою жизнь более разумно. А ведь это и есть продолжение все того же имперского геноцида, в котором коммунистические репрессии и расстрелы были лишь его крайней формой. Подсчитать жертв бытового геноцида так же невозможно, как невозможно никакой статистикой определить количество эмигрировавших, спившихся, покончивших с собою, убитых в криминале и просто в стычках агрессивного общества, умерших от инфарктом и инсультов и просто недолеченных или депрессивных. Психосоматика становится орудием геноцида. Даже количество дорожных аварий связано с особенностями быта социума.
Человек вне общества или бог, или зверь, в обществе же он – жертва существующего быта. И жертвы – все, если общество живет в противоестественных условиях!
Заключение
Человеческая мораль – удел смертных, а не богов.
Насколько этот метафизический принцип близок власти? По сути, в этом и состоит катехизис Макиавелли для правительств. Кем-то замечено: государства делают предметом своей гордости такие поступки, которых обычный человек стыдится. Христианские государства завоевывают, грабят, порабощают, делая свои преступления объектом исторического нарциссизма. Прогрессивные правительства лгут, интригуют и подличают, называя свои низости государственной политикой. Куда подевалась их обыденная человеческая мораль? Неужто эти люди и в жизни таковы: грабят слабых, лгут близким, унижают малых и подличают с сильными? Мир полон государственного насилия. Насилие привычно и поучительно: империи служат образцом для малых государств в том, каких вершин могут достичь их злодеяния. Бомбежки мирного населения никого не трогают, общественность начинает возмущаться, когда узнает, что бомбы содержали обедненный уран.