То, что Ленин вообще отважился сделать в России социалистическую революцию, не дожидаясь Германии, со своей большевистской партией взять власть и ответственность в России, которая совсем не была готова к социализму, в глазах многих из его приверженцев сделало его в апреле 1917 года сумасшедшим («Ленин сошел с ума», — так говорила даже его жена). Ведь для русских марксистов все было совершенно ясно: пролетарская социалистическая революция может произойти лишь в полностью развитой индустриальной стране, где она может сменить капитализм, но не в наполовину или на три четверти феодальной стране, как Россия, которая должна сначала совершить свою буржуазно-капиталистическую революцию. И из всех капиталистических стран Германия, страна Маркса и Энгельса, была страной с самой большой, самой сильной и наилучшим образом организованной социал-демократической партией, явно предназначенной для того, чтобы в великом историческом процессе всемирного перехода от капитализма к социализму принять на себя ведущую роль. Ведь до 1917 года Германия — это нынче почти забыто — в мире социалистического интернационала играла роль, которую после 1917 постепенно перешла на долю России. Немецкая партия была самой большой, самой сильной, самой успешной, а также вообще самой богатой. Её престиж был преобладающим, к ней обращались другие социалистические партии, когда им требовались совет и помощь, при спорах она призывалась в качестве третейского судьи, она задавала тон во Втором Интернационале. Она была единственной социалистической партией в мире, которая, как казалось, стоит у порога власти.
Социалистическая революция в России — если она вообще была возможна, что до последнего момента оспаривало большинство ведущих большевиков — могла таким образом быть лишь чем-то вроде задела, предварительного удара. Если за ней как можно скорее не последует мировая революция, то продержаться долго она не сможет — в этом все тогда были убеждены. А мировая революция для большевиков 1917–1918 гг. означала на практике прежде всегда лишь одно: германскую революцию.
В 1917 году все это было пока еще теорией. В 1918 году с каждым месяцем все более и более это становилось трудной проблемой практики, которая угрожала решить вопрос жизни и смерти русской революции. Чем жестче Германия кайзера нажимала на своих нелюбимых русско-большевистских протеже (или «инструмент») и притесняла их, тем более безотлагательно, отчаяннее ожидали они того, что в конце концов придет немецкая революция и освободит их; что в конце концов Германия кайзера превратится в Германию Либкнехта, и неестественное, наполненное ненавистью, почти смертельное партнерство превратится в естественное и братское. То, что при этом Германия — социалистическая Германия — станет более сильным и задающим тон партнером, считалось само собой разумеющимся, и тогда в Москве еще были охотно готовы найти себя в таком положении.
Когда большевики во время всего столь жуткого для них 1918 года, несмотря ни на что, снова и снова цеплялись за партнерство с Германией, то не только из необходимости — это тоже было, разумеется, — но и в страстном ожидании, что «Германия» все же недолго будет оставаться Германией кайзера, что в ней, напротив, заложена совсем другая, социалистическая Германия, что она вдруг — как в сказке дикий зверь, с которым ложатся в постель — превратится в прекрасного принца. Как же хорошо, что ты уже улеглась с ним в постель!
Большевики не только ждали — страстно надеясь, и, можно почти даже сказать, молясь — германской революции, они также делали, что могли, чтобы помочь вызвать её. Конечно же, многого они тогда сделать не могли. У них было полно других забот, чтобы удержаться на плаву; и у них не было Ленина, которого они могли бы заслать в Германию. Тем не менее русское посольство, которое со времени заключения Брест-Литовского мира снова было учреждено в Берлине, вопреки дипломатическим правилам использовало все свои ресурсы для поддержки немецких революционеров: оно завязывало связи, распространяло пропагандистские материалы, вероятно и деньги — разумеется, в гораздо меньших объемах, чем распространяла Германия в России — ведь большевики были бедны; и возможно даже некоторое количество оружия. Достоверно известно, что между берлинскими «революционными старшинами» — некоего рода нелегальным производственным советом, который на 11 ноября 1918 года планировал вооруженное восстание, и русским посольством в октябре была установлена связь. В последний момент, 5-го ноября, последнее кайзеровское правительство, от которого естественно не ускользнула эта в высшей степени неслыханная подрывная деятельность, по этой причине разорвало дипломатические отношения и выслало русских дипломатов. Поводом послужило следующее: ящик с русским дипломатическим багажом, содержавший листовки, умышленно «по недосмотру» был уронен на берлинском вокзале и развалился; сделано это было, чтобы уличить русских. Но вряд ли можно сказать, что эта дипломатическая-недипломатическая русская пропагандистская деятельность внесла большой вклад в дело свержения кайзера, которое произошло уже 9-го ноября совершенно не по программе и совершенно без участия революционных старшин.