Резко развернувшись, он пошел прочь. Оставаться в пустой комнате не было никаких сил. Напиться, что ли? Кувшин водки, и все как рукой снимет.
Лишь спустившись на второй этаж, Логейн сообразил, что зря идет к кабинету. Нет там водки. И кривой рожи Хоу — нет. Даже напиться не с кем и нечем. Вот же! Ни друзей, ни врагов, никого. Как вовремя, однако, этот Архидемон, а? Но лучше бы прямо сейчас.
Пнув первый попавшийся рыцарский доспех и послушав раскатившееся по пустой галерее эхо, Логейн хрипло засмеялся… и осекся. Жалко это все звучало. Жалко, тошно, мутно. Тоже еще, герой, твою мать. Выпить не с кем. Девушка бросила. Придурок старый. Иди лучше, почитай душеспасительные трактаты и помечтай, чтобы тебе кто принес бульон с гренками.
30
В библиотеке было тихо. Горел забытый кем-то старинный магический шар, разливал по гранитному полу и темным корешкам книг голубой, как молния, свет. Где-то очень далеко били башенные часы: один, два… десять… Всего десять, подумал он, а кажется — глубокая ночь. Надо, надо почитать душеспасительный трактат. Хоть раз в жизни. Мерик говорил, нет ничего лучше для спокойного сна.
Подойдя к полкам, помеченным андрастианским солнцем, он провел пальцем по корешкам. Пыльные, затхлые. Ох, не благочестивы ферелденские короли.
Какой-то шорох отвлек от благочестивых дум. Логейн резко развернулся, привычно нащупывая меч у бедра, но рука схватила пустоту. Отступил, упершись лопатками в книжные полки, не желая — или не решаясь? — поверить своим глазам.
Она сидела, поджав ноги и укутав колени одеялом. Сжимала в руке откупоренную бутылку, смотрела на нее отсутствующим взглядом, и кажется, ничего кроме горлышка, не видела.
Резко пахло вином — не орлейским, приторно-сладким, и не ферелденским, резкопряным. Каким-то цветочным, антиванским, что ли?..
Его она не видела. В упор. Очень захотелось рассмеяться. Слишком много трагедии для одного старого солдата. Прямо роман. Орлейский. С антиванскими принцессами. Но вместо смеха получился какой-то задушенный хрип. В горле пересохло. Скверна, мать ее.
Логейн сжал зубы, чтобы не выругаться вслух.
Дани услышала, подняла взгляд от бутылки. Посмотрела на него в упор — глаза у нее были совершенно трезвые, усталые и несчастные.
Она молча протянула ему вино.
Не водка, конечно, но сойдет, подумал он, забирая бутылку. Приложился к горлышку, хлебнул, закашлялся. Едва не выронил бутылку. Вот дерьмо, совсем одичал — не отличить по запаху антиванский бренди.
Отдышавшись, приложился снова. Пошло лучше. Даже стало как-то теплее. Оторвался, когда оставалось меньше четверти. Подумал — надо и девочке оставить. Она ж у нас взрослая, вон, навоевала сколько. Утерев рот рукавом, сунул бутылку обратно, ей в руки. Буркнул:
— Благодарю, миледи.
— Не стоит благодарности, милорд, — ответила она.
И голос был тоже усталый. И нарочито безразличный. Как будто она собиралась заплакать, но знала — что нельзя. И терпела, стиснув зубы.
Забрала бутылку. Покачала в руке и допила остаток. Залпом.
— Шли бы вы спать, миледи, — сказал он, все так же опираясь на подлокотник и нависая над ней.
Хотелось разглядеть ее, убедиться, что не плачет. Но в голубом призрачном мерцании разобрать было невозможно, она сама казалась призраком. Тогда он осторожно дотронулся до ее щеки. Мокрая?
Данира фыркнула. Скривила губы.
— Я же сказала, что выросла, дядя Ло. Обойдусь без сказки на ночь. А если вы имели в виду что-то еще, то извините. Вы меня, похоже, по-прежнему избалованным ребенком считаете, даже не сочли нужным рассказать… новости. — Голос у нее дрогнул и глаза подозрительно заблестели. — А что делать ребенку в вашей спальне?
— Ты права. Ребенку — нечего. — Логейн выпрямился, отступил. Убрал руки за спину, чтоб не видела, как дрожат. — Прошу прощения, миледи. Забылся. Сказки, знаете ли…
Он усмехнулся, отступил еще на шаг.
Надо было уйти. Просто уйти. Но не получалось.
Хотелось схватить ее на руки, целовать, обещать, что все будет хорошо, что он защитит ее, и никаких больше тайн… Но хорошо не будет. Или будет — ей, но не с ним. Дай Создатель, чтобы было.
Еще шаг назад. Словно — от границы, где стоят легионы шевалье. От корабля, на котором уплывает Мерик. От Остагара.
— Прости, — совсем тихо, голоса нет, сил видеть ее нет. Надо уйти. Он должен.
Она заглянула в бутылку. Перегнулась через подлокотник, поставила ее на пол. Посмотрела ему в глаза. И усмехнулась. Совсем невесело.