Захочешь жить, тогда глядишь с улыбкойНа молоко с буддийской синевой,Проводишь взглядом барабан турецкий,Когда обратно он на красных дрогахНесется вскачь с гражданских похорон,Иль встретишь воз с поклажей из подушекИ скажешь: гуси-лебеди, домой!
Не разбирайся, щелкай, милый кодак,Покуда глаз – хрусталик кравчей птицы,А не стекляшка! Больше светотени!Еще, еще! Сетчатка голодна!
4. «Я больше не ребенок!..»
Я больше не ребенок! Ты, могила,Не смей учить горбатого – молчи!Я говорю за всех с такою силой,Чтоб нёбо стало небом, чтобы губыПотрескались, как розовая глина.
«Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!..»
Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем!Я нынче славным бесом обуян,Как будто в корень голову шампунемМне вымыл парикмахер Франсуа.
Держу пари, что я еще не умер,И, как жокей, ручаюсь головой,Что я еще могу набедокуритьНа рысистой дорожке беговой.
Держу в уме, что нынче тридцать первыйПрекрасный год в черемухах цветет,Что возмужали дождевые червиИ вся Москва на яликах плывет.
Не волноваться. Нетерпенье – роскошь.Я постепенно скорость разовью –Холодным шагом выйдем на дорожку,Я сохранил дистанцию мою.
Фаэтонщик
На высоком перевалеВ мусульманской сторонеМы со смертью пировали –Было страшно, как во сне.
Нам попался фаэтонщик,Пропеченный, как изюм, –Словно дьявола поденщик,Односложен и угрюм.
То гортанный крик араба,То бессмысленное «цо» –Словно розу или жабу,Он берег свое лицо.
Под кожевенною маскойСкрыв ужасные черты,Он куда-то гнал коляскуДо последней хрипоты.
И пошли толчки, разгоны,И не слезть было с горы –Закружились фаэтоны,Постоялые дворы…
Я очнулся: стой, приятель!Я припомнил, черт возьми!Это чумный председательЗаблудился с лошадьми!
Он безносой канительюПравит, душу веселя,Чтоб вертелась карусельюКисло-сладкая земля…
Так в Нагорном Карабахе,В хищном городе Шуше,Я изведал эти страхи,Соприродные душе.
Сорок тысяч мертвых оконТам видны со всех сторон,И труда бездушный коконНа горах похоронен.
И бесстыдно розовеютОбнаженные дома,А над ними неба мреетТемно-синяя чума.
«Как народная громада…»
Как народная громада,Прошибая землю в пот,Многоярусное стадоПропыленною армадойРовно в голову плывет:
Телки с нежными бокамиИ бычки-баловники,А за ними – кораблями –Буйволицы с буйволамиИ священники-быки.
«Сегодня можно снять декалькомани…»
Сегодня можно снять декалькомани,Мизинец окунув в Москву-реку,С разбойника-Кремля. Какая прелестьФисташковые эти голубятни:Хоть проса им насыпать, хоть овса…
А в недорослях кто? Иван Великий –Великовозрастная колокольня.Стоит себе еще болван болваномКоторый век. Его бы за границу,Чтоб доучился… Да куда там! стыдно!
Река Москва в четырехтрубном дыме,И перед нами весь раскрытый город –Купальщики-заводы и садыЗамоскворецкие. Не так ли,Откинув палисандровую крышкуОгромного концертного рояля,Мы проникаем в звучное нутро?Белогвардейцы, вы его видали?Рояль Москвы слыхали? Гули-гули!..
Мне кажется, как всякое другое,Ты, время, незаконно! Как мальчишкаЗа взрослыми в морщинистую воду,Я, кажется, в грядущее вхожу,И, кажется, его я не увижу…
Уж я не выйду в ногу с молодежьюНа разлинованные стадионы,Разбуженный повесткой мотоцикла,Я на рассвете не вскачу с постели,В стеклянные дворцы на курьих ножкахЯ даже тенью легкой не войду…
Мне с каждым днем дышать всё тяжелее,А между тем нельзя повременить…И рождены для наслажденья бегомЛишь сердце человека и коня.
И Фауста бес, сухой и моложавый,Вновь старику кидается в реброИ подбивает взять почасно ялик,Или махнуть на Воробьевы горы,Иль на трамвае охлестнуть Москву.