Вы, конечно, понимаете, что я отнюдь не считаю г-на Морраса способным на истребление населения Мартига. Он по-прежнему будет делить свои многотрудные дни между улицей Вернёй[59], типографией на улице Полумесяца и я надеюсь — Академией, доступ в которую ему открыло недавно его пребывание в тюрьме[60]. Можно будет услышать, как между двумя дверными проемами во Дворце Мазарини он поверяет герцогу де Лафорсу[61], к сожалению по причине сквозняка слушающему его рассеянно, какой-то новый аспект своей Реальной страны Франции, не менее воображаемой и поэтической, чем Прованс Мистраля[62], который как и ему, уготовано место в музее — в музее Морраса. Этой идее, скорее мучительной, чем дерзкой (ее без конца осаждали возражениями, и в своем болезненном раже убедить, разбить их она слишком часто шла у них на поводу), нужна была стимуляция одиночеством, в котором была бы в нужной мере закалена патетическая воля Морраса — иначе ее угрожает ослабить любое реальное действие и расстраивает всякий контакт с людьми, а также та загадочная разновидность упорства, принцип действия которого должно искать в самой глубине души, в той скрытой части души, куда находит доступ лишь взор Господен. Никто из тех, кто когда-то почитал Шарля Морраса, ныне не смог бы смотреть без грусти, как он берется за самые избитые темы из области Морали и Порядка, говорит на языке людей Шестнадцатого мая[63]. Слабость великих резонеров всегда заключалась в том, что они верили в усредненное общественное мнение и надеялись склонить его на свою сторону. Но оно само в конце концов поглощало их. Я опасаюсь, как бы Моррас на склоне лет не попался на удочку мнимых социальных преимуществ, самой худшей ложью которых является претензия на солидарность со старой Францией, тогда как они являются всего-навсего отбросами, — отбросами, которые крепкий организм удалял из себя некогда по мере надобности. Пусть Академия обеспечит этому ветерану полемики достойный уход на покой, полный полумрака и тишины, обрамленный бледными цветами риторики, хотя мы искренне пожелали бы ему получить скромный садик в одном из приходов где-нибудь в Провансе. Восхищение глупцов не будет ничего значить для его славы. Он растворяется в нем, как жемчужина в уксусе.
Все это вовсе не кажется мне странным. В конце концов, любой из нас рано или поздно должен обнаружить в себе те ферменты, которые подорвут сопротивление организма, и ферменты эти — у всех разные. Автору «Антинеи» сейчас должно быть за семьдесят, бог знает, что станется со мной в этом возрасте, даже если я еще буду держаться на ногах, ибо только крайняя посредственность может позволить себе роскошь сохранять интеллект столь же долго, сколь и бренную оболочку, и умереть с последним дыханием. Я часто размышлял над тем, что судьба общественного деятеля может считаться конченой, как только загодя разработаны все церемонии его похорон. И вот прошу прощения у г-на Морраса — мы уже знаем, что его похороны будут большой демонстрацией национального единения, с привычным набором корифеев: Жан Рено[64], Дорио, Тетенже[65], Байби[66], Кьяпп[67], Тардье и другие. Будут там незримо присутствовать и Жак Пью[68], Дерулед, Клемансо. Кто еще? Почему бы не Рибо[69], Жоннар[70]! […]
Я не стану заранее оправдывать появление следующих страниц, а тем более то чувство, которое движет мною при их написании. Еще раз, но на этот раз больше, чем когда-либо, я буду говорить на своем языке, убежденный, что он будет услышан лишь теми, кто говорит на нем вместе со мной, кто говорил на нем задолго до того, как прочел меня, кто будет говорить на нем, когда меня уже не будет в живых, когда хрупкая память обо мне и моих книгах давно канет в забвение. Только они и важны для меня. Я не гнушаюсь и остальными. Я весьма далек от того, чтобы пренебречь ими, я хочу понять их, ибо понять это уже любить. То, что разделяет существа, что делает их врагами, возможно, не имеет иод собой никакой реальной почвы. Различия, над которыми понапрасну трудятся наш опыт и наше суждение, растаяли бы как сон, если бы мы могли окинуть их непредвзятым взором, так как худшее из наших зол — дать ближнему лишь представление о себе, столь бедное, что чуткое ухо улавливает в нем зловещие пустоты.
59
…между улицей Верней… — на этой улице находилась квартира Морраса, когда Бернанос работал над своей книгой.
60
…его пребывание в тюрьме. — С 29 октября 1936 г. по 6 июля 1937 г. Моррас сидел в тюрьме, будучи осужденным за то, что в одной из своих статей угрожал смертью некоторым парламентариям, выступавшим за санкции против фашистской Италии.
61
Лафорс Огюст-Арман Номпар де Гомон, герцог де (1878–1961) — автор нескольких исторических исследований, член Французской академии.
62
Мистраль Фредерик (1830–1914) — провансальский поэт, глава движения фелибров. Многие его стихотворения написаны по мотивам фольклора. Мистраль создал провансальско-французский словарь «Сокровище Фелибрижа» (1879–1887). Лауреат Нобелевской премии за 1904 г.
63
…говорит на языке людей Шестнадцатого мая. — По-видимому, под людьми Шестнадцатого мая Бернанос подразумевает тех, кто шел на уступки Германии. 13 января 1935 г. население Саарской области, управляемой после первой мировой войны Лигой Наций, высказалось на плебисците за присоединение к Германии, а 16 мая того же года присоединение было осуществлено на деле. Парадокс с точки зрения Бернаноса здесь должен был заключаться в том, что раньше Моррас вел антигерманскую пропаганду, а теперь оказался в лагере германофилов.
64
Рено Жан — глава «Французской солидарности», организации национал-социалистического толка, противник парламентаризма, призывал к «национальной революции» франкистского типа.
65
Тетенже Пьер — основатель «Лиги патриотической молодежи», организации националистическо-бонапартистского толка, сотрудничавшей с «Аксьон франсез», председатель Республиканской национал-социальной партии; симпатизировал франкистам и был решительным противником помощи республиканской Испании.
66
Байби Леон (1867–1954) — журналист, сторонник Морраса, выступал против санкций в отношении фашистской Италии и против помощи республиканской Испании.
67
Кьяпп Жан (1878–1940) — префект парижской полиции с 1927 по 1934 г., симпатизировавший правым и крайне правым партиям. Поскольку он оказался замешан в скандальной финансовой афере Ставиского, то в 1934 г. его лишили занимаемой им должности, из-за чего среди правых у него установилась репутация человека, пострадавшего от левых.
68
Пью Жак (1838–1932) — французский политический деятель, который в 1885–1893 гг. был депутатом парламента монархистов, а потом под влиянием папы Льва XIII стал заниматься проблемами католического социального действия, стремясь объединить всех католиков-либералов в борьбе против республиканцев-антиклерикалов.
69
Рибо Александр (1842–1923) — французский политический деятель, один из руководителей партии умеренных республиканцев, министр иностранных дел в 1890–1893 гг. и в качестве такового один из создателей франко-русского союза; в промежутке между 1892 и 1917 гг. был также четыре раза премьер-министром.
70
Жоннар Селестен (1857–1929) — французский политический деятель, в качестве одного из депутатов представлявший в 1889–1914 гг. в парламенте партию умеренных республиканцев; в 1923 г. был избран во Французскую академию, имея соперником Шарля Морраса.