– Но другой брат оказался не столь велик духом. Нет, Секудиан не смог поставить честь выше своего желания властвовать. Спустя всего неделю после восшествия Ксеркса он прокрался в царскую опочивальню с медным ножом, а уже с восходом солнца предстал перед судом, еще обагренный священной кровью, весь ею измазанный и с кровавыми следами на полу, словно упивался тем своим злодеянием. Там он во всеуслышание объявил себя царем; при этом никто не сказал ни слова. И вот тогда из толпы выступил твой отец.
– Знаю, старый лев. Он сохранил верность своему первому брату, но отомстил второму. Суд тогда признал его храбрость и право. Трон он себе отвоевал.
– Братьев он любил обоих, но был человеком железной преданности, – с кивком сказал Тиссаферн.
– Как и я.
– Как и ты, – поспешно согласился Тиссаферн. – Мне кажется, у тебя отцово сердце. Только он никогда не был так терпим к грекам.
Теперь глаза поднял уже Кир.
– Их преданность я завоевал.
– Ты ее купил, – фыркнул Тиссаферн.
– Нет. Ты их не знаешь. Купить верность спартанцев не хватит никакого золота на свете, если только они сами не решат ее отдать.
Тиссаферн поцокал языком.
– Кир, мальчик мой. Покупать что-то на свете никакого золота не хватит.
Юноша хотел возразить, но тут среди деревьев показалось крыло дворца. При входе с обочины на гостей смотрели стражники. Кир с Тиссаферном смолкли, мысленно готовясь к встрече с умирающим царем.
При виде вышедшего навстречу Артаксеркса душа у Кира несколько отмякла. С годами сходства между братьями становилось все меньше, и тем не менее они были одной крови. Артаксеркс всегда тяготел к учености. Оба брата получали обучение под строгим оком отца; при этом у старшего с ратным делом как-то не ладилось, а младший, наоборот, уже сызмальства заправски махал клинком, с алчно-радостным гиканьем увертываясь от ударов деревянных мечей наставников. Поначалу Кир не понимал сумрачных взглядов и раздражения брата в свой адрес. И даже когда причина негодования Артаксеркса стала до него доходить, она его не обеспокоила. Кир знал, что хранит в сердце верность и что на царском троне ему не сидеть. А все накопленные им навыки лишь возвышали славу отцова престола. Даже когда отец поставил Кира над войском и отправил учиться к своим главным военачальникам, юный царевич лишь обрадовался, что это сделает его более полезным и ценным для отца.
Как видно, успешность брата и собственное честолюбие подстегнули Артаксеркса. Он поднаторел в ратных упражнениях, что чувствовалось по широте его плеч и крепости хватки, когда он обнял и трижды расцеловал брата. В глазах обоих блестели слезы.
– Как он? – сухим шепотом выговорил Кир, превозмогая охвативший страх.
Продолжить он не смог. Спрашивать, жив ли отец, подразумевало, что, может, уже и нет. С таким же успехом можно было спросить, целы ли горы и не высохли ли реки.
– Пока жив, хотя конец уже близок. Он так тебя ждет, брат. Я уж и не чаял, что ты поспеешь.
– Тогда посторонись, – глядя брату через плечо, сказал Кир. – Пропусти меня к нему.
– В эдаком-то виде? Твоя одежда пропахла потом. Ты хочешь его оскорбить?
– Ну так вели подать новую, если эта тебя беспокоит! А сам я чист, недавно омылся в реке. Позволь уж, брат. Не заставляй меня просить тебя снова.
В голосе юного царевича слышались железные нотки.
После некоторого колебания Артаксеркс посторонился, указывая на открытый дверной проем. Кир прошел мимо, даже не оглянувшись на Тиссаферна.
Покои потрясали своей огромностью, простираясь от входа на сотни шагов во все стороны. Внутри находились бассейны и сады, пиршественные залы и множество прислуживающих царю рабов. Едва Кир переступил порог, как молчаливые юноши в туниках протянули руки, чтобы взять его плащ. Но Кира было уже не остановить. Он словно вновь превратился в ребенка, бегущего к отцу.
Артаксеркс остался позади, у дверей громадной залы; здесь он властным движением длани остановил Тиссаферна. Тот пал на колени, а затем и вовсе простерся ниц. Веля ему встать, наследник престола накренил голову и полушепотом спросил:
– Он говорил что-нибудь против трона или против меня?
Тиссаферн, вставая, мотнул головой:
– Что ты, повелитель, как можно. Ни единого слова. Клянусь честью моей семьи.
Артаксеркс постоял в задумчивости.
– Ты был другом моего отца. И был верен ему с молодости. Будешь ли ты так же блюсти верность мне?
Тиссаферн предпочел снова пасть ниц, притиснувшись лбом и губами к земле. Так и лежал, не шевелясь. Артаксеркс легким прикосновением к щеке дал ему разрешение на подъем. К коже царедворца прилипли мелкие камешки.