Теперь “Берегиню” можно было не сдерживать, а вот с боевыми заклинаниями я решил повременить: все же мы были в центре города, пугать невинных людей мне не хотелось.
Из подворотни вышел какой‑то мужик с собакой, увидел меня, взглянул на людей в фургоне – и тут же ретировался обратно. Вот и молодец.
– Отпустите его, – повторил я, проходя ближе. Специально дал рукам больше силы, чтобы усилить сияние и намекнуть, что я был способен сражаться.
Похитители обернулись. Я заметил двоих в темной одежде, с невзрачными лицами. Да и не смог толком их разглядеть – эта парочка точно знала, как держаться в тени. Вероятно, еще один был за рулем.
Андрюшин дернулся, но один из похитителей – тот, что был повыше, схватил его за плечи и ловким движением затащил в фургон.
– Идите куда шли, сударь, – хрипло посоветовал мне второй. – Это вас не касается.
– Боюсь, касается.
Над моей ладонью завис “Колобок”. Маленький, но опасный. Человек хмыкнул. Казалось, совсем не испугался.
– Применять боевую Благодать запрещено на территории Петрополя, – предупредил он.
– Похищать людей – тоже. Отпустите человека – и разойдемся миром. В противном случае я буду вынужден его защищать.
Ответом мне была легкая улыбка. Или показалось?
– Не советую, сударь.
Я шагнул ближе.
– Прошу в последний раз. Отпустите. И верните вещи.
– Исключено.
– Михаил Николаевич, – сдавленно проговорил Андрюшин из недр фургона. – Не нужно…
Но было поздно. Самоконтроль опять дал слабину. Незнакомец дернулся, резко потянулся свободной рукой под куртку, и сила вздыбилась в моей крови. Висевший над ладонью “Колобок” сорвался и метнулся к нему.
– Нет… – пробасил Андрюшин. – Зачем…
И в этот момент прямо перед “Колобком” вырос мощный барьер. “Покров” поглотил заклинание и мгновенно рассыпался, окатив защищаемого снопом янтарных искр. Незнакомец удивленно отпрянул, врезавшись спиной в распахнутую дверь фургона.
– Что здесь происходит?
Я обернулся на требовательный голос за моей спиной. На пороге библиотеки стоял уже знакомый мне старичок в пенсне. Любитель Шекспира. Его руки были охвачены янтарным сиянием.
– Что вы устроили, юноша? – тоном разгневанного учителя прошамкал старик и направился к нам. – Что вы себе позволяете, ваше сиятельство? Неужели забыли о правилах?
Я застыл в непонимании.
– Что за…
– Он все видел… – начал было один из двух нападавших. – Я не успел…
– Молчите, Стельцов! – старик подошел ко мне, и на его лице я видел плохо скрываемое раздражение. – Ваше сиятельство, вы помешали задержанию. Яков Моисеевич Фербер, старший дознаватель Тайного отделения.
В подтверждение своих слов он достал удостоверение и показал мне в раскрытом виде.
Твою мать. Я‑то предполагал, что попытаюсь задержать кого‑то из людей Радаманта, а нарвался на Тайное отделение. И не просто нарвался – на их глазах нарушил один из основных законов применения Благодати…
– Приношу извинения, – я старался держаться максимально спокойно, хотя внутри все похолодело. – Я не знал, что проводится операция. Со стороны это выглядело как похищение, и я решил исполнить долг всякого законопослушного подданного.
– Только, увы, напали на одного из моих сотрудников, – кисло улыбнулся старичок. – И хотя мотивы сего деяния исключительно благородны, боюсь, вашему сиятельству надлежит отправиться с нами в Отделение.
– Значит, меня задерживают?
– Мы обязаны зафиксировать деяние. А вашему сиятельству надлежит написать пояснительную записку. Полагаю, серьезных санкций не последует, но процедура есть процедура. Пожалуйте в автомобиль, ваше сиятельство.
Фанат Шекспира держался предельно любезно, но от меня не укрылась опасная холодность в его глазах. А еще хуже было то, что он видел нас с Андрюшиным вместе. Видел, что мы разговаривали, что вышли в другой зал и провели там много времени. И если Тайное отделение следило за журналистом, то теперь у них наверняка появятся вопросы и ко мне…
Черт, как же я так неуклюже подставился?
– Прошу вас, Михаил Николаевич, – старик указал на фургон. – Пожалуйте с нами. Это чистая формальность. Прошу, не вынуждайте нас фиксировать еще и сопротивление служителям Отделения.
Ага, так я вам и поверил. Слыхал я, точнее, прежний Миша, слухи о том, что люди могли попросту исчезнуть после визита в Тайное отделение… Одна надежда была на Корфа. Быть может упоминание его имени поможет мне выторговать немного свободы или хотя бы достойного отношения?
– Хорошо, – наконец согласился я.
Был соблазн раскидать с десяток “Колобков” и избежать поездки, но, во‑первых, я не знал, чем мне могли ответить сотрудники. Ведь Тайное отделение часто специализировалось на преступлениях, совершенных с помощью Благодати. А раз так, у этих людей наверняка должны быть способы обезвреживать зарвавшихся одаренных. И проверять на своей шкуре мне это не хотелось. Во‑вторых, оказав сопротивление, да еще и при помощи родовой силы, я мог влипнуть уже по‑крупному.
Спокойно, Миха. Постараемся прикинуться дурачками и держаться версии об активной гражданской, точнее, дворянской позиции.
Я молча забрался в фургон. Следом – двое сотрудников, успевших собрать раскиданные вещи Андрюшина. Двери закрылись, и тот, кого старичок назвал Стрельцовым, зажег одинокую тусклую лампочку.
Журналист наградил меня усталым взглядом, разочарованно покачал головой и отвел глаза.
– Зачем же вы вмешались, ваше сиятельство? – устало спросил он. – Думаете, для меня это впервые?
Я молча пожал плечами. Уже и сам понимал, что катастрофически облажался.
Фургон ехал недолго, но судя по тому, как нас постоянно мотало из стороны в сторону, петляли мы по центру. Наконец автомобиль остановился, мотор заглушили, и двери нашего отсека распахнулись. Мне в нос ударила смесь запахов речной сырости, бензина и табака.
– Пожалуйте на выход, господа.
Мне даже помогли выбраться – подали руку как какой‑нибудь мадемуазели. Исключительная вежливость. Только от этого милейшего отношения почему‑то оставалось ощущение, словно по щекам провели наждаком.
Мы очутились в классическом питерском дворе‑колодце. Снова накрапывала мелкая морось, и я попытался быстро оглядеться. Глазу даже зацепиться было не за что. Двор каких множество. Несколько припаркованных машин: все старомодные, явно механика – значит, рассчитаны на одаренных. Дома во дворе пятиэтажные, но непарадная часть отличалась скромностью: бледная штукатурка на стенах, простые прямоугольные окна…
– Прошу, господа, – Фербер взмахом руки указал на скромную дверь.
Нас повели как под конвоем: первым шел старичок, за ним безымянный сотрудник, следом мы с Андрюшиным, а замыкал Стрельцов. Но не успел я перешагнуть порог здания, как внезапно скорчился от резкой боли. Словно кто‑то хорошенько так врезал под дых.
– Прошу прощения, ваше сиятельство. Защита. Вы не сможете применять способности на территории Отделения.
– Хррр… Понимаю…
Я с трудом выпрямился и продолжил путь. Занятно, что Фербер без труда и каких‑либо эффектов пересек порог. Значит, есть какой‑то “белый список”? Логично, что сотрудники могли применять здесь способности. Иначе как они будут допрашивать…
Значит, теперь я на какое‑то время – обычный человек. Я хмыкнул. А ведь уже так успел привыкнуть к силе, что сейчас ощущал себя беспомощным. Словно из меня выпили душу, а тело оставили оболочкой с минимальными функциями. Даже голова соображала с трудом.
– Прошу, Михаил Николаевич, – любитель Шекспира указал на темную дверь кабинета. – Пожалуйте за мной.
– А Андрюшин?
– Его допросят в другом месте. Вы здесь по разным причинам, – Фербер поднял на меня бесцветные, почти прозрачные жутковатые глаза. – Надеюсь.
Несмотря на осеннюю слякоть, в кабинете оказалось натоплено как в аду. Мною занялся какой‑то молодой сотрудник, принял паспорт, оформил какие‑то документы и долго что‑то записывал в какой‑то исполинских размеров гроссбух. Убедившись, что я не ерепенился, Фербер вышел, оставив меня на помощника.