Из-за ближайшей скалы выглянула взлохмаченная макушка, а потом, робко, показалось и всё остальное. Парнишка приблизился к нам, держась, как я заметил, вне досягаемости рук Витора, и усердно стараясь не смотреть на Изабелу.
— Ты слышал, что сказал тот юнец? — спросил я.
Мальчишка кивнул.
— Это датчане. Датский я знаю совсем немного... но я думаю... он собирается вас убить.
— А я думаю, это мы и сами поняли. Ещё что-нибудь?
Парень повесил голову, потом, чуть подняв руку, ткнул в сторону Изабелы.
— Католик... Вот почему...
Наше смущённое молчание прервал, как вы догадались, Витор, прочистивший горло, как будто собрался читать проповедь.
— Изабела, после этого инцидента вам следует усвоить, что вы не можете путешествовать одна. Мы должны оставаться вместе. — Видя, что Изабела собирается возразить, он более жёстко добавил: — Ни один путешественник, неважно, женщина или мужчина не должен пересекать эту землю в одиночестве. Здесь слишком много опасностей, о которых чужаки ничего не знают. Помните вчерашний несчастный случай? Если бы рядом не оказалось никого чтобы вам помочь, вы, несомненно, утонули бы.
При упоминании вчерашнего Изабела метнула в меня пронзительный взгляд, как будто чтобы сказать, что прекрасно знает — это не был несчастный случай.
Теперь мы шли по дороге гораздо медленнее. Изабела явно стремилась в горы, за этими птицами. С каждым шагом я видел, как она прочёсывает взглядами склоны и небо над ними. Я даже поймал себя на том, что тоже так делаю, хотя понятия не имел, что высматриваю, разве что это точно не были те чёрные летучие каркающие твари, которых я видел.
Я не сомневался, что Изабела опять ускользнёт от нас, едва предоставится шанс, в точности как те паршивые лошади. Мне нужно убедить её, что я помогу ей найти то, что она хочет. Раньше мне удавалось убеждать женщин, что я в них безумно влюблён, или что мог бы сделать для них состояние. В конце концов, это только вопрос доверия. Заставь человека тебе доверять — и ты можешь убедить его в чём угодно.
Я наблюдал, как Изабела шагает по дороге впереди меня, не отводя глаз от неба. Если бы я, и вправду, хотел — я мог бы заставить её мне поверить. Я проделывал это дюжину раз, и с женщинами, куда более искушёнными. Тогда почему каждый раз, приближаясь к ней, я со всеми моими уловками и навыками чувствовал себя как полоумный собиратель навоза? Может быть потому, что знал единственную причину завоёвывать её доверие — остаться с ней наедине и убить? Однако, если мне не удастся это убийство, если она вернётся с птицами в Португалию, мне придётся провести остаток жизни в изгнании. Несложный выбор.
Убить и потом наслаждаться жизнью на родине, или же сохранить жизнь никчёмной девчонки и влачить свои дни в бедности и страданиях. Не вопрос. Изабела должна умереть. Так почему мне это так трудно? Возьми себя в руки, Рикардо, и сделай! Покончи со всем этим — сразу и навсегда!
Эйдис
Биение крыльями — когда сокол злится или взволнован, он бьёт крыльями, срываясь с руки или насеста, и в результате часто повисает вниз головой на своих ремнях или путах.
— Я принес, что ты просила, — Ари вздрагивает, протягивая мне мешок.
Я не стану открывать его при нем — жестоко заставлять его смотреть на голову дважды. Времени на подготовку хватит и после того, как он уйдет.
— Я взял ее...— он кусает губы. — Я хотел взять ее из общей могилы тех чужеземных моряков, но побоялся разозлить столько мертвецов сразу. При жизни они были крепкими мужчинами, я побоялся, что они утащат меня за собой.
Губы Валдис движутся под вуалью, и пещеру наполняет насмешливый голос.
— В могиле так одиноко, Ари. Темно и тесно, и душит вонь разложения. Глаза закрывает бесконечная ночь, Ари, чёрная бесконечная ночь.
Парень в ужасе отступает назад.
— Будь глух к его словам, Ари. Слушать его опасно. Он отравит твой разум тоской. Мёртвые завидуют живым, это делает их жестокими. — Я стараюсь вернуться к цели нашего разговора. — Ты сказал, что взял голову не из могилы моряков. Тогда откуда?
Ари по-прежнему не отводит испуганный взгляд от тела моей сестры, но в конце концов, ему удаётся снова вернуться ко мне.
— Одна старуха, умерла весной с голода, у неё не было семьи, и никто о ней не заботился. На могиле таблички не было, только след на земле ещё оставался. Я украл лопату могильщика и с её помощью отделил голову от тела. Это ведь правильно, Эйдис? Если голову отрезали той же лопатой, которой зарыли тело, оно не встанет?
— Ты правильно сделал. Но тебя никто не увидел?
Ари садится на корточки, греет руки над огнём моего очага, хотя, по-моему, в пещере теплее, чем обычно.