Витор чуть поднял брови, удивлённый, что я посмел возражать.
— Твоя душа уже проклята за убийство. И я думаю, второе тут вряд ли что-то изменит. Кроме того, если исповедь совершается с полным раскаянием, все грехи могут быть прощены. Скажу больше, если грех совершается ради защиты Святой церкви и во славу божью, я в тот же час могу тебе его отпустить — если ты боишься, что можешь умереть до возвращения в Португалию. Так же охотно, я отпущу тебе убийство твоей любовницы, Сильвии, если ты в нём раскаешься. В самом деле, многие сказали бы, что избавление Церкви от одного из её врагов можно считать достойным искуплением преступления, совершённого из-за гнева и похоти.
— Сколько раз повторять? Я не убивал Сильвию. Никто её не убивал. Она жива. А если убийство девушки такое благочестивое дело, — резко ответил я, — не хочу лишать тебя возможности очистить свою собственную душу. Почему бы тебе её не убить? Ты проделал весь этот путь. Вот и убедись сам. В конце концов, если Церкви так нужна её смерть, так может, если убьёшь её, тебя сделают святым.
Витор по-монашески сложил руки.
— Я рукоположен в священство, я служитель Бога. Церковь не может проливать кровь.
— Зато ты можешь приказывать другим сделать это за тебя, — разозлился я.
Но тон Витора оставался невозмутимо спокойным.
— Церковь не отдаёт приказов. Когда Церковь помогает еретикам понять ошибочность их выбора и раскаяться в совершённом зле, она передаёт их государственной власти. Именно государство выносит им смертный приговор, государство казнит. И у тебя есть неплохой шанс узнать это из первых рук. — Он развёл руками. — Убивать ли девчонку — это полностью твой выбор. Я здесь лишь для того, чтобы засвидетельствовать. Мой долг — сообщить о случившемся и заверить Великого инквизитора, что не останется ничего и никого, способного плохо влиять на невинного юного короля и заставить его погубить святой труд по очистке Португалии, когда король придёт к власти. Я не приказываю тебе ничего делать. Увы, у меня нет такой власти, я просто священник. — Витор прижал руку к сердцу и смиренно склонил голову. — Это должен быть твой выбор, твоё решение. Я, как и все священники, лишь служу вам. Смотри на меня как на совесть, которая тихо шепчет в твоё ухо, когда ты вот-вот сотворишь нечто глупое, о чём со временем станешь горько жалеть. Я здесь чтобы напомнить тебе, какая судьба тебя ждёт, если примешь неправильное решение, и, конечно, я прослежу, чтобы ты благополучно возвратился в Португалию и ответил за свой выбор. Но, думаю, мой добрый совет тут совсем не нужен. Можешь вообразить, что с тобой станет, если поможешь сбежать еретичке и вернёшься домой, в Португалию? Не могу поверить, что такой человек, как ты, обречёт себя на долгие муки и позорную смерть только ради того, чтобы спасти еврейку, которую едва знаешь. Кроме того, когда она возвратится в Португалию, неважно, с соколами или без, её в любом случае ждёт костёр. В этом году король смог её пощадить, но долго ей не быть на свободе, это я тебе обещаю. Инквизиция не успокоится пока не умрёт последний марран. Может, даже милосерднее не дать ей вернуться туда, где ждёт такая судьба? А шанс расправиться с ней может появиться раньше, чем ты думаешь, Круз. Я очень надеюсь, что ты обдумаешь сказанное мной и как следует подготовишься, чтобы в полной мере этим шансом воспользоваться. И обдумывая своё решение, помни, Круз — можешь считать, что в башне Белема тебе пришлось скверно, но уверяю тебя — те, кто побывал в руках Инквизиции, сочли бы твоё заключение раем в сравнении со своими страданиями. Там есть и стаппадо [14], выворачивающее суставы, и поджаривание смазанных салом ног над огнём, и вода, которую льют через ткань на лицо, пока людям не начинает казаться, что они тонут. Ты ведь знаешь, Круз, инквизиторам нравятся слегка поиграть. Представляешь, как будет страдать перед смертью эта хрупкая юная девушка в подземельях Инквизиции? Если она тебе дорога, ты наверняка предпочтёшь для неё быстрый и неожиданный конец, так, чтобы она даже не успела испугаться. Ведь смерть Сильвии была скорой? Сколько времени нужно, чтобы задушить женщину, Круз?
Я внезапно проснулся от того, что по мне топчутся чьи-то ноги. Выругавшись, я перевернулся, собираясь опять погрузиться в сон, но понял, что кто-то слезает с общей кровати и уже суёт ноги в сапоги.
Огонь в зале почти потух, только угли светились красным, да две маленьких лампы-миски горели вверху, на опорах, так что я едва мог рассмотреть собственную руку.
— Уже утро? — проворчал я.
— Собаки снаружи лают, — ответил Хинрик.
— Что с того? — буркнул я. — Собаки лают и на собственную тень. Может, он увидали лисицу.