— Валдис изменилась. Что-то нашло на неё, и она больше не говорит правду, поверь мне. Ей больше нельзя доверять.
— Это Эйдис лжёт. Она сошла с ума. Почему ещё ей желать смерти в муках в этой пещере? Не верь ей, Фаннар. Слушай меня. Освободи нас, и мы выведем тебя в безопасное место, туда, где датчане никогда не найдут.
— Пообещай мне, Фаннар, — прошу я. — Поклянись драгоценными жизнями дочерей, что не станешь пробовать разбить железные обручи, если я сама об этом не попрошу.
Но Фаннар растерянно переводит взгляд с одной из нас на другую. Он не знает, кому из нас верить, и кого же он послушается в итоге? Если он решит довериться Валдис, никто из нас не покинет пещеру живым.
Глава двенадцатая
Шаманы Севера говорят, что прежде, чем был создан мир, не существовало ничего, только хаос и темнота, бушующий и бурлящий, никогда не стихающий пустой океан. Из мрака морей возник крошечный островок. На нём появились два живых существа. Оба были и мужского и женского рода, но ни одно не могло быть завершено без другого.
Одно из этих созданий нашло палку и разломило надвое, и воткнуло в берег, который не был ни землёй, ни водой, но одновременно и морем и сушей. Существа стали смотреть и ждать.
Потом из мрака прилетел белый сокол, и когда он спустился на шест, над островом стал разгораться свет, и море от него отступило. Остров становился всё больше и больше, пока не превратился в наш мир.
А сокол летал над миром, пока не увидел женщину прекраснее любой, что жила с тех пор, и от их единения родились самые первые шаманы, владевшие силой отправлять души к звёздам.
Изабела
Охотничья пара — два сокола, охотящиеся вместе на одну жертву.
Я опять заблудилась в лесу. Кажется, я совсем маленькая. Рядом со мной быстро шагает старая женщина. Она крепко держит мою детскую руку, чуть ли не тянет меня за собой. Она моя бабушка. Откуда-то я это знаю. Мы пробираемся в темноте между толстыми стволами деревьев.
В темноте я различаю тёмные фигуры других, идущих впереди нас. Я знаю, мужчина — отец, он несёт на руках моего маленького брата. Хотела бы я, чтобы он нёс меня. Я устала, и ноги болят. Я не хочу больше идти. Я хочу домой, в мою тёплую постель. Бабушка слишком крепко сжимает мне руку. Кольцо у неё на пальце впивается мне в ладонь. Мне больно. Мне слишком тепло. На мне слишком много одежды. Мне хочется сорвать её с себя. Она жмёт и давит. Мне трудно поднимать руку. В ботинок попал острый камешек. Он причиняет мне боль при каждом шаге. Я всё тяну бабушку за руку, пытаюсь заставить остановиться, чтобы я могла вытряхнуть камешек, но она сердито дёргает меня, заставляя бежать. Я её ненавижу. Я хочу держаться за мамину руку, но мама несёт младенца.
Отец останавливается. Перед нами из-за деревьев выходят люди. Отец оглядывается, смотрит на что-то позади меня. Я оборачиваюсь.
Из темноты позади нас появляются ещё люди, они идут к нам. Они несут мечи и дубины. Один приближается к бабушке, помахивая своей палкой.
— Бежите прочь, предатели-гугеноты?
— Отпустите детей, — говорит отец. — Прошу... они не виноваты.
Человек усмехается.
— Как можно быть таким дураком — поймать гадюку и не уничтожить её потомство? Думаешь, мы позволим гугенотам плодиться, отравляя Францию своим ядом?
Он похлопывает дубинкой по ладони другой руки, неспешно подходит к нам через опавшие листья. По-прежнему не отпуская моей руки, бабушка заталкивает меня за спину.
Человек ухмыляется, глядя на неё. Я чувствую, как она дрожит, и хочу сказать, чтобы не боялась. Этот человек не причинит нам вреда. Он же нам улыбается.
Дубинка со свистом мелькает в воздухе, ударяет бабушку в висок, и та падает. Человек опять поднимает палку и с силой бьёт её по спине. Он ударяет снова и снова. Она плачет. Бабушка никогда не плачет.
Я кричу отцу, чтобы остановил этого человека, но отец стоит на коленях, прижимая к груди моего младшего брата. Двое рубят его мечами. Я поворачиваюсь и бегу, но кто-то хватает меня и поднимает в воздух. Меня ломают толстые волосатые руки. Я дёргаюсь, сопротивляюсь, но вырваться не могу. Лёгкие разрываются, я пытаюсь кричать, но не выходит ни звука.
Я внезапно проснулась, вспотев и дрожа от ужаса. Головы обеих сестёр обращены ко мне, и я знала, что из-под вуалей они наблюдают за мной. Я чувствовала напряжённые взгляды, хотя и не видела глаз. Казалось, они могли заглянуть и в мой страшный сон.