Я подхожу к своим припасам, роюсь в банках, пока не нахожу нужное снадобье. Я тщательно отмеряю дозу — слишком мало, и оно не сработает так быстро, как надо. Слишком много — и это её убьёт.
— Хинрик, ты должен привести её ко мне. Теперь не осталось другого выхода, и времени больше нет.
Изабела
Джук — когда ястреб или сокол спит.
Липкий холод у моего плеча исчез, и на миг я решила, что Хинрик ушёл, но потом я его увидела. Он стоял возле тела раненого.
В пещере по-прежнему были другие люди, двигались, говорили, но их голоса, казалось, доносились издалека. А голос Хинрика стал громким, звучал как будто прямо в моей голове.
— Ты должна послать его дух назад, в это тело.
Этого не могло быть. Не было. Мне показалось. Хинрика нет. Я сплю, вижу сны, и никак не проснусь. Но я ответила, заговорила, как говорят и с мёртвыми, и с живыми, что приходят во сне.
— Он не труп. Этот человек болен, но жив. Посмотри на него, он дышит.
— Нет, — как удар по камню. — Много месяцев назад он утонул. Но есть один человек, владеющий силой поднимать из могилы трупы, он вызвал его, чтобы уничтожить живых.
Нет, неправда, он вовсе не мёртв. Это всякому видно. Он выглядит даже лучше Валдис, а я знаю, она жива. И Эйдис ухаживает за ним как за больным стариком. Если это мертвец, вызванный чтобы убивать, зачем она это делает? Если только... если я не ошиблась в Эйдис. Может, из-за этого она и прикована цепью. Эйдис — ведьма, поднимающая из могил трупы? Потому она и лечит его?
Хинрик ответил, как будто я сказала всё это вслух.
— Эйдис не могла прийти к его могиле, чтобы поднять его. Она не может ходить к могилам. Ты должна ей помочь. Нужно встретиться с ней, она скажет тебе, что делать.
Я оглянулась на Эйдис. Голова под вуалью повернулась ко мне, тело напряжено.
— Но я же здесь, рядом с ней, — я не могла понять.
— Ты должна встретиться с ней в своих страшных снах. Дух Эйдис не в силах покинуть пещеру, но она может войти в твои сны. Она не войдёт, если ты её не пригласишь. Только делать это нужно сейчас.
Эйдис протянула мне маленький деревянный кубок. Она предлагает мне зелье, чтобы усыпить, или хуже того, чтобы я не очнулась от сна?
Я всматривалась в раненого, лежащего в углу. Это она его отравила? Дала выпить какое-то зелье?
— Ты должна уснуть, должна нам помочь, — повторил Хинрик. — Доверься ей.
Довериться женщине, о которой я ничего не знаю, не одной женщине — двум, странно связанным общим телом? Монстру, запугавшему местных так, что они приковали её к стене? Должно быть, Эйдис убила дюжину человек, или даже больше.
— Твои белые соколы. Эйдис знает о белых соколах. Ей известно, что они тебе нужны. Она знает, где их найти. Помоги нам, и она тебе их отдаст. Ты должна заснуть, иначе соколов не получить.
Но откуда ей известно про птиц? Это Хинрик сказал? Эйдис обернулась, наклонилась ко мне. Коснулась сердца рукой и склонила голову.
Я поняла — она даёт мне обещание. Правда ли, что у неё есть и силы, и умение помочь мне добыть соколов? А одна я могу искать и недели, и месяцы, и ничего не найти. Но можно ли ей доверять? Я с подозрением относилась к Витору, Фаусто и Маркосу, а они лишь пытались помочь. Нужно снова начать верить людям, может, Эйдис — мой единственный шанс. И она просит только о том, чтобы я уснула.
Нет-нет, я не могу. Мысль о сне, из которого я не выйду сама, пугала. Что, если земля опять задрожит, а я не проснусь?
Что, если снова стану одной из тех... тем ребёнком, той женщиной, которую зарыли заживо. Я не смогу проснуться, выйти, останусь с ними.
— Нет, я не стану. Я не хочу так спать... Я больше не хочу возвращаться в тот лес.
— Помоги нам, — повторил Хинрик. В голосе звучало отчаяние.
Я оглянулась на остальных. Все были заняты. Витор, наконец, загнал Маркоса в угол, и они поглощены тихой, оживлённой беседой, и судя по выражению лиц, ни одному это не доставляло удовольствия. Ари точил о камень нож, постоянно вздёргивая голову — прислушивался, не приближается ли кто к входу в пещеру. Уннур и её дочери готовили блюдо из тёмно-серого лишайника. На ферме его заливали молоком, но здесь молока не водилось, и даже они морщили носы, пробуя эту еду.
Я не знала, плакать или смеяться. Я должна выпить зелье, от которого вполне могу не проснуться, а они просто готовят пищу, как у своего очага.