Изабела в ужасе переводила взгляд с одного из нас на другого.
— Но я думала... там, в пещере ты пытался предупредить... Когда же ты собирался убить меня, Маркос? Когда я поймаю для тебя птиц? — Она посмотрела на Витора, — Что до тебя, ты, должно быть, полный дурак. Говоришь, он послан убить меня, а потом считаешь, что мне и дальше будет не всё равно, перережешь ли ты ему глотку. Давай, режь!
Она отвернулась и побежала.
— Но я думаю, тебе будет небезразлично, если я убью соколов, — голос Витора был холоднее ледяной реки.
Изабела застыла на месте, как пронзённая стрелой, развернулась и бросилась к соколам, но Витор оказался к ним ближе. Он поднял клинок и рукоятью ударил меня по затылку, одновременно отпустив мою руку. Я опрокинулся наземь, а Витор в несколько шагов оказался между Изабелой и соколами и прижал острие кинжала к грудке одной из птиц.
— Маркос верно сказал, я не вправе отнимать жизнь у человека. Но, как сказано в Писании, нам дана власть над животными, и я могу убивать их даже ради забавы. Нет греха в том, чтобы убить птицу, даже столь ценную как эти создания. Жаль, однако, казнить такую сильную тварь слишком быстро. Интересно, как долго они проживут без крыльев. Ну, посмотрим?
— Нет! — вскрикнула Изабела. — Не тронь их. Я сделаю всё, что скажешь, только не трогай птиц... отпусти их, пожалуйста. Пусть улетают! Прошу, прошу, не причиняй им вреда из-за меня.
— Я никого никогда не отпускаю. Маркос может подтвердить.
— Тогда продай их, — продолжала просить Изабела. Если они останутся невредимыми, принесут тебе хорошие деньги. А мёртвые ничего не стоят.
— О, я бы так не сказал. Мёртвые они стоят очищения Португалии от всех её еретиков, Португалии, которая чиста перед Господом. — Он как будто беседовал сам с собой, наслаждаясь при этом испугом, который читался в каждом движении идущей к нему Изабелы. — А может быть, ты права. Это очень ценные твари, а если позаботиться, чтобы они не попали в руки маленького короля, Святой Церкви вполне пригодятся... Что ж, ладно. Я пощажу их, если в точности сделаешь, что я скажу, но один лишь намёк на сопротивление с твоей стороны — и я выполню свою угрозу.
Проглотив комок в горле, Изабела кивнула. Витор указал кинжалом в сторону льда.
Высоко подняв голову, Изабела прошла мимо него к замёрзшей реке, оглянувшись только чтобы проверить, что он отошёл от птиц.
Витор ткнул клинком в мою сторону.
— Ты, поднимайся на ноги и иди за ней! Я не отпущу птиц, пока кто-то стоит за моей спиной. Кроме того, твоя работа пока не сделана, сеньор Круз.
Я с трудом встал. Голова гудела после удара, на виске вздулась шишка размером с куриное яйцо. Пошатываясь, я в полубессознательном состоянии поплёлся вперёд, сжимая и разжимая кулак, чтобы восстановить чувствительность затёкших рук.
Я не мог понять, зачем Витор заставляет Изабелу взбираться на лёд, но понимал — какой бы план не зрел в его ничтожном мозгу, для нас он не сулил ничего хорошего. Мне понадобилось несколько попыток и пара уколов в зад клинком Витора, чтобы вскарабкаться на скользкий тающий лёд. Я в жизни никогда так не хотел разбить в кровь чье-нибудь лицо, как сейчас размазать мерзкую морду Витора. Мы осторожно пробирались вперёд, пока не дошли до сухого и твёрдого льда. Изабела остановилась и обернулась назад.
— Куда теперь? — дрожащим голосом спросила она.
Витор прищурился, окинул взглядом застывшую реку.
— Немного влево, и дальше вперёд.
Изабела подчинилась. Несколько раз она оглянулась, словно надеялась, что мы каким-то чудом исчезнем, но ничего не менялось. Если я останавливался дольше, чем на мгновение, клинок Витора колол меня в спину, а его голос приказывал идти вперёд. Я убеждал себя, что Витор не станет меня убивать, но его угроза замучить соколов напомнила мне, что ножом можно сделать много такого, что хуже смерти и для человека. Ведь инквизиторы весьма искусны в умении ломать человека живьём, не отбирая жизни, даже когда сама жертва молит об этом. Одной мысли о возможности остаться здесь, искалеченным и брошенным в одиночестве, было достаточно, чтобы заставить меня шагать дальше. Холодный воздух, поднимавшийся ото льда, только усиливал мою головную боль, а плечо ныло так, что я начал подозревать перелом.
Наконец, Изабела остановилась.
— Я не могу идти дальше. Впереди трещина, слишком широкая, не перешагнуть.
— В самом деле? — Витор будто бы рад был это услышать. — И глубокая?
Должно быть, в тот же миг, что и я, Изабела поняла, зачем он привёл нас сюда. Она испуганно прижала ладони ко рту, но ничего не сказала.