— Кто? — спрашивает меня Ари. — Кто мог сотворить такое зло?
Уверена, что я знаю, но мальчику не скажу. Отравлять юнца ненавистью — худшее из преступлений. Ари сжимает колени, крепко обхватывая руками, и глядит в огонь моего очага.
— Я слышал, мой дед говорил о ночном ходоке, которого завистник-сосед подослал запугать кузнеца и его семью. Однажды ночью он явился как странник и попросил о ночлеге. Его радушно приняли, поскольку не знали, кто он. Но вскоре он превратил их жизнь в муку. Их запасы копчёного мяса и сушёной рыбы он сделал гнилыми. Из-за него все железные инструменты у кузнеца выходили с трещинами, а от каждой его подковы, едва её прибивали, лошадь хромала, и скоро все соседи ополчились на кузнеца и отказались приводить к нему лошадей. Мой дед говорил, что ночной ходок постоянно не давал спать всей семье криками и пением пьяных песен, но уходить не желал. Потом, когда они, наконец, поняли, кто он, кузнец и его братья окружили его с острыми ножами так, чтобы он не смог убежать, а после большим топором снесли ему голову, а тело сожгли.
— Мне ясно, что драугр в этой пещере заколдован, чтобы сделать нечто худшее, чем ломать инструмент и портить припасы. Он послан истреблять не животных, Ари, а людей.
Мне больно пугать мальчишку, но нужно, чтобы он понял, зачем я собираюсь просить его выполнить для меня дело, которое подвергнет его опасности.
Ари со стоном потрясает кулаками над головой.
— Это моя вина. Нужно было бросить его умирать на дороге. Датчане правильно сделали, напав на него. Мы должны убить его прямо сейчас, пока он не набрал силу. Отрубить голову, а тело сжечь, как говорил мой дед — это единственный способ его уничтожить.
Ари поднимается на ноги, вытаскивает из-за пояса нож.
— Нет, Ари! — кричу я. — Нет, не тронь его. Он должен жить.
Но парень не обращает на меня внимания. Я вижу, что он напуган, но по стиснутым губам понимаю — он решился идти до конца. Он думает, это единственный способ исправить сделанное им зло. Он пересекает пещеру, держа обеими руками занесённый для удара нож.
— Если ты, Ари, прольёшь хоть каплю его крови, мы проклянём тебя до самой могилы и за её пределами.
Он меня не слушает, и я понимаю — даже если я произнесу проклятие, он не остановится. Но как только он приближается к драугру, раздаётся громкое щёлканье и жужжание. Плотное облако чёрных жуков поднимается в воздух и гудит вокруг Ари, снова и снова бьёт его по лицу острыми крыльями. Он яростно отмахивается, молотит руками. Нож падает из его рук, и он, ослеплённый, наталкивается на стены.
— Сядь, Ари! Сядь, и они оставят тебя в покое.
Но он в такой панике, что мне приходится повторять дважды, прежде, чем удаётся убедить его опуститься на землю. Колени согнуты, голова прикрыта руками. Жуки падают на пол и удирают в щели между камнями.
Несколько минут Ари молча дрожит, наконец ему удаётся опять обрести голос.
— Эйдис, я... я не понимаю. Почему ты остановила меня? Почему хочешь, чтобы эта адская тварь жила?
— Мы не хотим, Ари. Мы клянёмся, что отдали бы жизни ради того, чтобы его уничтожить, но пока он должен жить. Дух покинул его тело. Если тело разрушить, когда в нём отсутствует дух, он останется среди живых, и от него невозможно будет избавиться. Даже колдун, что вызвал тело из мёртвых, не сможет отправить дух назад, в иной мир. Этот дух способен причинить так же много зла, как и сам драугр, а может и больше. Пока дух не вернётся в тело, нам нельзя рисковать, уничтожая труп.
Ари поднимает голову, на лице проступает отчаяние.
— Тогда что же мы можем сделать? Скажи мне, что делать, чтобы всё исправить?
— Послушай меня, Ари. Тело слабеет, и скоро дух не сможет в него вернуться. Нам надо исцелить тело. У нас для этого есть банка лисьего жира и сушёные травы, но нет ещё одного, самого важного ингредиента. Нам нужна частичка мумии. — Мальчик выглядит озадаченным, и не удивительно. Для наёмного работника это лекарство слишком дорого даже видеть, не то, что использовать. — Мумии получают из трупов людей. Это одно из самых сильных среди известных лекарств. Купцы привозят его понемногу из Германии для богатых данов, но даже если бы продавалось, стоит оно гораздо дороже, чем может заплатить фермер.