С другой стороны, комический жанр в рассматриваемую эпоху — это жанр с ярко выраженными элементами гротеска, фантастики и даже прямого абсурда. В комедиях Аристофана и его современников сплошь и рядом обыгрывались ситуации заведомо невозможные, такие, какие в реальной жизни не случаются никогда. Создавалась особая, «шутовская» картина мира. Или «карнавальная», как ее еще называют, опираясь на исследования выдающегося российского ученого-гуманитария М. М. Бахтина о «карнавальных» жанрах культуры, в которых все как бы выворачивается наизнанку{15}.
Смех древней комедии, ритуальный по своему происхождению, не должен был быть обидным. Так обычно считается и, насколько можно судить, считается справедливо. На сцене высмеивались, допустим, те же Перикл или Сократ, актеры, изображавшие их, кривлялись и вызывали всеобщий хохот, — а в это время и Перикл, и Сократ сидели среди зрителей, веселились и хлопали вместе с согражданами. Потому что понимали: на комедию обижаться нельзя, ее смех — пусть порой и едкий, и резкий, но в основе своей добрый, жизнеутверждающий.
Правда, в античной литературе встречается рассказ, согласно которому якобы Сократ, когда шло представление «Облаков» и он сам был в числе зрителей, в самом начале пьесы поднялся с места и стоял во весь рост до окончания. Что он этим хотел выразить — не вполне ясно, тут мнения расходятся, но понятно, что не положительные эмоции. Однако эпизод этот присутствует лишь у поздних авторов (например: Элиан. Пестрые рассказы. II. 13), которые от времен Сократа были отделены многими веками, а современники событий ни о чем подобном не говорят. Весьма велика вероятность того, что весь рассказ и мест чисто анекдотический характер, не содержит никакого зерна истины.
Итак, повторим, вроде бы на «проделки» комедиографов не принято было обижаться, а сами они не ставили перед собой задачу кого-либо обидеть. Впрочем, опять же не все так просто. Комедиограф Гермипп из пьесы в пьесу осмеивал подругу Перикла Аспасию, а кончил тем, что подал на нее в суд (Плутарх. Перикл. 32). Политический деятель Клеон, раздраженный нападками на него в комедиях Аристофана, вступил с драматургом в открытый конфликт, по некоторым сведениям, даже поколотил его. Одним словом, почва для обид все-таки была. Во второй половине V века до н. э. в Афинах один или два раза даже пытались законодательно запретить авторам комедий выводить в своих произведениях граждан под их подлинными именами, но, впрочем, эти попытки ограничить свободу слова в демократическом государстве не увенчались успехом{16}.
Как бы то ни было, образ Сократа, созданный в «Облаках», запомнился афинянам. Особенно тем из них, кто не давал себе груда вникнуть в тонкости философских учений. Они, бесспорно, считали Сократа вредным проповедником ложной мудрости — таким, каким нарисовал его Аристофан. Даже почти четверть века спустя — в 399 году до н. э., когда судили Сократа, — память о шарлатане из «Облаков» в народе сохранялась, и Сократ был вынужден в своей защитительной речи на суде специально оговорить; «Вы и сами видели в комедии Аристофана, как какой-то Сократ болтается там в корзинке, говоря, что он гуляет по воздуху, и несет еще много разного вздору, в котором я ничего не смыслю» (Платон. Апология Сократа. 19 с).
Однако сам Аристофан был, бесспорно, образованным человеком и, в отличие от массы зрителей, не мог не понимать, что он приписывает Сократу взгляды, которых тот не разделял. Значит, сделал это не по неосведомленности, а вполне сознательно. Следует ли предполагать личную неприязнь комедиографа к мыслителю? Вроде бы имеются основания именно так и считать. Насмешки над Сократом встречаются у Аристофана не только в «Облаках». Например, в пьесе «Птицы», поставленной позже, в 414 году до н. э., имеется следующий совершенно уморительный пассаж. В нем речь идет, как обычно у Аристофана, в грубо-комической форме — о страшноватом античном обряде вызывания душ мертвецов с целью гадания (некромантии). По представлениям древних греков, для этого нужно было заколоть животное черного цвета (обычно овцу), чтобы души слетелись из подземного царства испить теплой крови, а заодно ответили на вопросы вызывающего. Именно так поступает, например, в гомеровской «Одиссее» заглавный герой. Наряду с Сократом в цитируемом отрывке упоминаются уже знакомый нам Херефонт, а также политик Писандр.