Тут мы-все застучали зубами от холода и начали кое-что крушить и жечь, чтобы хоть немного согреться.
А мороз-то закручивал не на шутку!
Диалектический Межеумович бегал по помосту, стараясь согреться. Видать, помятый варварский костюм нисколько не грел его. На славного Агатия верные телохранители накинули медвежью доху с башлыком.
А Сократу, похоже, не было холодно.
Да и я не мерз, хотя лихорадка и билась в моей душе. Но это от невозможной мысли: неужели все кончено?!
— А с теми, которые отказались наградить меня смертью, — сказал Сократ, — я бы охотно побеседовал о самом этом происшествии, пока исполнители заняты приготовлением пойла из цикуты. Побудьте со мною, о мужи!
Толпа рассасывалась по улицам и переулкам, оставляя за собой разрушения и пожарища.
— Несите чашу! — потребовал славный Агатий. — Да побыстрее! Зачем мучить старого человека?!
Наверное, мороз уже пробирал и его.
— Никто не помешает нам поболтать друг с другом, пока есть время, — продолжил Сократ. — Вам, друзьям моим, я хочу показать, что, собственно, означает теперешнее смешное и великое происшествие. Со мною случилось что-то удивительное. В самом деле, раньше обычный для меня вещий голос слышался мне постоянно и останавливал меня в самых незначительных случаях, когда я намеревался сделать что-нибудь не так. А вот теперь со мной случилось то, что может показаться величайшим из зол, по крайней мере так принято думать. Тем не менее божественное знамение не остановило меня ни утором, когда я выходил из дому, ни во время моей речи, что бы я ни хотел сказать. Ведь прежде-то, когда я что-нибудь говорил, оно нередко останавливало меня среди слова, а теперь во всем этом деле ни разу оно не удержало меня от какого-нибудь слова. Как же это понимать?
Друзей Сократа на помост не пускала сильно промерзшая и от этого еще более несговорчивая стража. Тогда Сократ сел на край помоста, свесив ноги вниз.
Диалектический Межеумович, похоже, уже кончался. Но и уйти, не удостоверившись, что Сократ умер раньше его, и теперь предуготовляет все для достойной встречи материалиста, он никак не мог.
— Сократ! — закричал он. — Я замерзаю! А ты все еще жив!
Славный Агатий приказал завернуть уже остывающего диалектика во что-нибудь теплое, и теперь стража судорожно соображала: чем бы это теплое могло быть?
— А вот я вам скажу. — Сократ даже легкомысленно поболтал ногами. — Похоже, в самом деле, что все это произошло к моему благу, и быть этого не может, чтобы мы правильно понимали дело, полагая, что смерть есть зло. Этому у меня теперь есть великое доказательство, потому что быть этого не может, чтобы не остановило меня обычное знамение, если бы то, что я намерен был сделать, не было благом.
— Караул! — кричал Межеумович. — Убивают!
А того, во что можно было бы завернуть материалиста, чтобы спасти его от ужасной смерти, никак не могли найти.
Тут появился посыльный с чашей цикуты в трясущихся руках. Но бесценная влага не расплескивалась.
— Ну вот, — сказал Сократ, — уже время, чтобы мне умереть, а вам — чтобы жить. А кто из нас идет на лучшее, это ни для кого неясно, кроме бога.
Тут заголосила Ксантиппа, запричитала по женской привычке, и промолвила так:
— Ох, Сократ, нынче в последний раз беседуешь ты с друзьями, а друзья — с тобой.
Тогда Сократ взглянул на Критона и сказал:
— Критон, пусть кто-нибудь уведет ее домой. И детей поищите, а то как бы не простудились в такой мороз.
И люди Критона повели Ксантиппу, а она кричала и била себя в грудь.
— Сколько же можно терпеть эти муки! — вопил диалектический Межеумович.
— Передай чашу Сократу! — приказал славный Агатий посыльному.
Тот все еще трясущимися руками, но не расплескивая влаги, передал.
— Что это? — спросил Сократ.
— Где? — из последних сил заволновался Межеумович.
— Да в чаше, — пояснил Сократ.
Славный Агатий, материалист и я заглянули в чашу, но необходимой влаги там не увидели. Кусок льда, спаявшийся со стенками чаши, был там.
— Не могли согреть?! — возмутился славный Агатий.
— Как ее согреешь, — оправдывался посыльный. — Электричество отключили.
— В термосе принесите! — закричал хронофил.
— Так ведь все замерзло. Теплотрассы прорвало, батареи разморозились и лопнули. Теперь лета ждать надо. Может, летом и потеплеет.
— Ну,…, работнички! — бесновался славный Агатий. — На кострах разогревайте!
— Да что уж ее разогревать, — миролюбиво сказал Сократ. — Так разгрызу. Зубы у меня крепкие. Ангиной бы только не заболеть.
— Тогда грызи скорей! — потребовал диалектический Межеумович.
Сократ хрястнул глиняной чашей о помост, расколол ее и начал грызть кристалл льда.
— Милый Межеумович! — сказал Сократ, проглотив кусочек льда. — Кто действительно посвятил жизнь философии, перед смертью полон бодрости и надежды обрести за могилой величайшие блага.
— Я уже, кажется, умираю, — тихо сказал диалектик и опустился рядом с Сократом на помост. — Ну кто бы мог подумать, что в Сибири так рано и внезапно установится зима. Ведь каждый год, скотина, приходит внезапно!
Сократ откусил еще кусочек ядовитого льда, похрустел им немного и сказал:
— Те, кто подлинно предан философии, заняты на самом деле только одним — умиранием и смертью. Люди, как правило, этого не замечают, но если это все же так, было бы разумеется нелепо всю жизнь стремиться только к этому, а потом, когда оно оказывается рядом, негодовать на то, в чем так долго и с таким рвением упражнялся.
— Не разговаривай, Сократ, занимайся делом, — тихо попросил Межеумович.
— Потрогай-ка, Критон, мою пятку, — попросил Сократ. — Может, яд уже начал действовать?
Критон ощупал ему ступню и спросил, чувствует ли Сократ прикосновение?
— Нет, — ответил Сократ, чем обрадовал диалектического Межеумовича, крепившегося уже из последних сил.
— Да у тебя пятки и раньше ничего не чувствовали, — сказал Критон. — За семьдесят-то лет задубели окончательно.
— Тогда потрогай повыше, — попросил Сократ.
Критон ощупал голень. Сократ прикосновения не почувствовал. Ведя руку вверх, Критон показывал, как тело Сократа стынет и коченеет.
— Положить его надо, — посоветовал Межеумович, но сам уже не смог произвести этого действия.
Сократ раскусил уже весь лед и сказал, что холод подступает к сердцу.
— Слава богу, — прошептал диалектический материалист.
— Критон, — позвал Сократ, — не забудь продлить мой полис бесплатного медицинского страхования.
— Непременно, — отозвался Критон, — Не хочешь ли еще что-нибудь сказать?
Но на это вопрос ответа уже не было.
— Не обманул Сократ, — прошептал Межеумович и тоже затих.